Говоря так, Юлия не знала, что у Кривощековой у самой не было высшего образования, и не собиралась даже косвенным образом упрекнуть ее в этом, но нечаянно попрекнула. И Мария Николаевна, естественно, разобиделась. Выдержка сразу изменила ей. Куда делась ее вальяжность и величественность.
— Ага-а-а! — ужалено завопила она, еле дождавшись, пока Юлия кончит, вскочила на ноги (заставила-таки ее молодая специалистка встать, как бы в отместку за то, что завуч с самого начала не предложила ей сесть), завертелась по комнате, как волчок. — Вы считаете, что не обязаны строчить разные там бумажки! По-вашему, журнал заполнять — бюрократизм. Оценки ставить — бюрократизм. Отсутствующих отмечать — тоже! Вы три дня отсутствующих не отмечали! Глядите!..
Только теперь дошло до Юлии, что встреча эта произошла неслучайно, что готовилась Кривощекова к ней не один час и день, тщательно собирая и классифицируя материал, "компромат", как выражаются теперь, суммировала свои придирки, чтобы придать им весу и заменить качество количеством — обсуждение хорошего урока — разносом по всем "статьям". Досконально проштудированный ею классный журнал, убедительно доказывающий пренебрежительное отношение начинающей учительницы ко всякого рода документации, находился не в учительской, в шкафчике с вертикальными полочками, где ему надлежало быть перед началом утренней смены, а в кабинете завуча, у нее под рукой.
— Глядите! — раскрыла она это сосредоточие непростительных, на ее взгляд, промахов молодой специалистки, которые сама же не считала нужным предупреждать, таким рывком раскрыла, каким распахивают двери перед тем, кого норовят немедленно, в шею, выгнать на улицу.
Все оставшееся до звонка время разбушевавшаяся администраторша чуть ли не в буквальном смысле этого слова тыкала носом молодую учительницу в страницы журнала. В каких только грехах ни обвиняла. Как могла, Юлия отбивалась. И вдруг услышала поразительные, на первый взгляд, совершенно не вяжущиеся с представлением о суровом начальнике слова, слова — жалобу, слова — признание, как отрывок не из той оперы:
— Думаете: вы научите этих лодырей и прогульщиков грамотно писать? Зря усердствуете. Все равно ничего не выйдет. Вы что — лучше всех?!
Увлеклась, чересчур увлеклась, опытная в таких делах, Кривощекова "избиением младенца", подвел ее хваленый опыт. Высказала наконец самое наболевшее, самое сокровенное, расписалась в собственном бессилии, высекла самое себя. И такой жалкой, ничтожной в тот момент показалась Юлии, что та даже спорить с нею перестала. И не слушала больше. И смотрела на свою "наставницу", как на пустое место. А она, не замечая перемены в поведении молодой специалистки или делая вид, что не замечает, продолжала ее "воспитывать":
