— Держи. Завтра к девяти в городское ГАИ. Василий Игнатьевич человек занятой, постарайся не опоздать.
Терпеть не могу: вставать рано и тащиться куда-нибудь полусонным. Если быть честным перед самим собой, то мое не желание идти в штат по большей части связано со стойкой неприязнью к ранней побудке. Люблю поработать ночью и поваляться утром. Но иногда приходиться наступать на горло своей «совиной» песне. А в данном случае, вообще, страдаю за святое дело. Кто-то же должен, наконец, навести порядок на тротуарах нашего города.
У Ларисы отказываюсь от чая, забираю дискеты и бреду домой. Возможно, предложи мне родственница рюмочку коньяку, я бы и задержался на часок. Уж больно это противное дело бродить по городу, когда кожа кусками отрывается от тела. Я же не змея, в конце концов, что бы относиться к потери шкуры, как к сезонному рутинному процессу. Но Лариса мне и по праздникам не наливает, что уж говорить о буднях. А чай, признаться честно, она заваривать не умеет.
К дому подхожу, соблюдая максимальную осторожность. Микроавтобус Toyota стоит на том же месте, где я его оставил утром. Точнее, оставил не я, и микроавтобус не стоит. Он лежит на брюхе, плоский как камбала и затравлено оглядывает окрестности белыми кругляшками фар. По окрестностям бродит наш дворник Вася. Он разгребает несанкционированную поленницу, между делом высказываясь громко и нецензурно в адрес автомобилистов вообще, и владельцев этого микроавтобуса, в частности. Мне понятен затравленный взгляд машины. На ее месте любой выглядел так же. Вынести сначала удар тополя, а потом многочасовую пытку матом, способны только редкие, истинные герои.
Пассажиров в машине нет. Судя по всему, они не герои. Бандиты не выдержали Васиных комментариев и с позором ретировались. Если, конечно, выжили. Пока что опасений не вызывает только здоровье их предводителя.
Поднимаюсь по лестнице. На площадке между первым и вторым этажами сталкиваюсь с Верой Игнатьевной. Она идет, гордо подняв голову, совершено не отличая меня от испещренных надписями стен. Ее «собака Баскервилей», наоборот глядит на меня не отрываясь. Взгляд несчастный и затравленный. До чего я довел волкодава! Здоровенный кобель жмется к стенке, жалобно поскуливает и всем своим видом показывает: дяденька, не трогайте меня, я хороший. Передние лапы моего крестника, замотаны бинтами. В некотором роде мы браться по несчастью: оба обожженные, оба в бинтах по самые уши. Мне жутко неудобно перед соседкой и ее травмированной собакой.
