С их приходом кремлевский организм обрел второе дыхание. Посыпались идеи, появилась гибкость подходов, а вместе с этим и возможность компромиссов — путь к гражданскому согласию. Все эти новые люди стали со временем моими друзьями и единомышленниками. Работа приобрела особый интерес и особый смысл.
Этот особый смысл состоял в том, чтобы сохранить для России Ельцина-демократа. Мы понимали, что в условиях слабости и разрозненности демократических сил, их непрактичности и прекраснодушия Ельцин оставался, несмотря на все свои человеческие слабости, локомотивом демократического процесса. Без Ельцина Гайдар не смог бы сделать ни одного шага в сторону экономического либерализма. Его немедленно бы растоптала либо консолидированная номенклатура, либо народная толпа. Ельцин был для демократии броненосцем, под прикрытием которого слабая, беспанцирная демократия имела возможность продвигаться вперед. Для меня и многих моих друзей «бороться» за Ельцина значило бороться за демократию.
Что значило бороться за Ельцина?
Это значило поддерживать его демократические навыки, приобретенные во времена работы в Межрегиональной депутатской группе. Это значило противодействовать его старым партийным привычкам, куда более сильным, чем вновь приобретенные. Бороться за Ельцина-демократа — значило привлекать к работе с ним людей стойких демократических убеждений и ограничивать влияние советского менталитета в его окружении. Это значило подтягивать к нему интеллигенцию.
В моей работе пресс-секретаря это и было некоей сверхзадачей.
Свою работу в Кремле я начал с того, что объехал редакции крупнейших газет. Мне хотелось с первых же дней обозначить определенную стилистику отношений между пресс-секретарем и главными редакторами. В былые времена главных редакторов регулярно вызывали на Старую площадь «давать установки» или «снимать стружку», если газета позволяла себе какие-то вольности в отношении «политики партии и правительства». Не хотелось продолжать эту стыдную и унизительную практику, да я и не мог бы реанимировать старые методы «партийного руководства» печатью. Мне казалось, и я в этом не ошибся, что на личных отношениях и исходя из общих демократических позиций с главными редакторами будет работать легче. С первых же дней хотелось показать журналистам, что в Кремль пришел не «начальник», а их коллега, который понимает сложности и императивы журналистского цеха.
И для меня, и для главных редакторов возникала довольно сложная психологическая и политическая задача — найти «алгоритм» отношений, при котором можно было бы соблюсти интересы президента, государства и СМИ. У главных редакторов задача была даже сложнее: в условиях острой конкуренции они иногда были просто вынуждены демонстрировать свою независимость, понимая вместе с тем, что финансовый кран (бумага, тарифы на связь, типографии) в значительной степени все еще находится в руках власти и доводить дело до прямой конфронтации небезопасно.
