— А как эта история о тибетском мальчике повлияла на ваше отношение к китайцам? Как она согласуется с концепцией взаимозависимости? — спросил я после паузы.
— Сначала меня охватил гнев, а потом я почувствовал жалость к офицеру, — ответил Далай Лама. — Поступки офицера определяются его мотивацией, а его мотивация зависит от пропаганды. Пропаганда же утверждает: отец-контрреволюционер — зло. Уничтожение зла — добро. Такая вера — порочная вера. Вам не в чем обвинить человека. В таких обстоятельствах даже я мог бы поступить похожим образом. Но если рассуждать, придерживаясь моей веры, гнев вытеснят прощение и сострадание. Взаимозависимость открывает нам целостную картину: это случается потому-то, а это случается из-за того-то. Ясно?
Далай Лама обладает редкой способностью ставить себя на место другого человека. Особенно если этот человек — его враг. Он когда-то сказал мне, что считает своих врагов самыми ценными учителями. Он любит друзей и дорожит ими. Но верит, что именно враги бросают нам вызов, который стимулирует нас развивать в себе такие качества, как прощение и сострадание. Прощение и сострадание, в свою очередь, являются необходимыми составляющими спокойствия духа.
— Сущность буддизма: с одной стороны — сострадание, с другой — принцип взаимозависимости, — продолжал Далай Лама. — И я всегда говорю людям, насколько важно различать действующее лицо и само действие. Мы должны протестовать против дурного действия. Но это не означает, что мы против того человека, который действует. Одно действие завершено, за ним следует другое, когда этот человек может проявить себя как друг. Вот почему сегодня китаец — враг, а завтра он, возможно, станет другом. Поэтому мне нетрудно простить китайцам то, что они сделали с моей страной и моим народом.
Далай Лама расслабился, резко откинулся на спинку кресла. А потом неожиданно заявил:
— Но если бы я был там и встретился с китайским солдатом, с тем офицером, который бил мальчика... Если бы я был там и у меня было ружье, я не знаю... — Он поднял правую руку, покоившуюся на животе, сжав пальцами воображаемое ружье. Озорная улыбка тронула его губы. — В такой момент я могу застрелить китайца, — сказал Далай Лама, пожимая плечами. Он поднял руки, развел их в стороны и пожал плечами. А потом захихикал.
Я не присоединился к этому веселью. Вообразить такой сценарий — для меня это чересчур. Я спросил Далай Ламу:
— Даже с вашей практикой буддизма?
