— Храни тебя Христос, Ранегунда, — откликнулся он, глядя в сторону из нежелания принимать почести, не соответствующие его теперешнему положению. — Ты приехала раньше, чем следует.
— Знаю. И уже извинилась за неожиданное вторжение. Но возникли два обстоятельства — и вот я здесь. — Глаза Ранегунды неотрывно следили за братом. Тот молчал, и она решилась продолжить: — Король Оттон известил нас, что в этот раз не пришлет к нам солдат. У него нет сейчас лишних людей, и не будет… какое-то время. Я захватила письмо. Хочешь, прочту? — Она указала на поясную суму с пристегнутыми к ней ключами.
— Не подобает мне слушать слова короля, ибо я удалился от мира. — Брат Гизельберт повелел жестом сестре отойти, словно одно наличие при ней подобного документа могло его осквернить. — Ты сказала, о чем он пишет, и хватит. В остальном поступай как знаешь.
Ранегунда послушно отошла от него. Слегка прихрамывая, ибо застарелая рана опять давала о себе знать.
— Тогда я отвечу сама. Король должен знать, что его послание нами получено и что наша крепость предпримет все меры в плане самостоятельной подготовки к зиме. Но я сообщу как ему, так и маргерефе Элриху, что ты обо всем извещен. Иначе мои слова будут для них пустым звуком.
Брат Гизельберт кивнул, показывая сестре, что вполне представляет ее положение.
— У тебя есть моя печать. Скрепи ею письмо. Сообщи королю, что я перепоручил все свои мирские заботы тебе, ибо всецело на тебя полагаюсь. — Он помолчал, ожидая ответа, и, не дождавшись, напомнил: — Ты говорила о двух обстоятельствах.
— Второе… более щекотливое, — сказала Ранегунда, пряча глаза.
— Выкладывай, — велел брат. — Или мне придется предположить, что это касается Пентакосты.
— Боюсь, все именно так. — На бледном лице Ранегунды вспыхнул румянец.
— В чем дело на этот раз? — спросил Гизельберт, ощущая досаду. Ему не хотелось даже думать о своей второй жене, а не то что о ней говорить.
— Она позволяет маргерефе Элриху навещать себя в качестве гостя, Он в прошлом месяце дней десять провел у нас, бездельничая и строя ей куры. Я сказала, что подобное поведение унижает тебя и все наше семейство, но она заявила, что не видит в том ничего неприличного, ибо жены тех, кто удалился от внешнего мира, имеют право искать утешения в обществе равных себе людей. У нее нет тяги к монашеской жизни, а к своему отцу она тоже возвращаться не хочет, по крайней мере до тех пор, пока не получит приказ от короля. — Ранегунда произнесла все это скороговоркой, словно бы опасаясь, что ей не позволят закончить. — Я не знаю, что делать. Она своевольна, строптива и не слушает никого.
