Не знаю, что в действительности имел в виду махровый проамериканский политик Хокон Ли, в то время генеральный секретарь НРП, на пленуме партии в 1967 году, когда заявил Эйнару Герхардсену, что «раздавит его, как вошь». Какие козыри были у него в руках: американские или норвежские? Во всяком случае, этот эпизод по своей наглости был неслыханным и должен был бы стоить Ли партийного поста.
Однажды я встретился с Ли лицом к лицу. Я был вместе с Верной в общественно-политическом центре Осло «Фолкетс Хюс» в связи с визитом одной из советских делегаций. Мы оказались в одном лифте с Ли, и Верна представила меня ему. Он многозначительно посмотрел на меня, но что это означало, остается только догадываться.
Последний раз я встретился с Верной в 1970 году. Я поговорил с нашим послом С.К. Романовским об организации неофициального обеда с теперь уже бывшим премьер-министром Норвегии и его супругой не в зале приемов, а в личной резиденции посла. Такой обед состоялся. На этот раз о политике практически не говорилось. Разговор шел о личных делах, об обыденном. Герхардсен был раскован и чувствовал себя как дома, поскольку он более не был облечен властью.
Я знал, что Берне в последнее время нездоровилось, но она пыталась как могла скрыть болезнь. Как говорили, у нее был рак. Мы с Валентиной обратили внимание на то, что Верна не могла сидеть спокойно. Очевидно, ее мучили сильные боли. Мы заметили также, что она практически ничего не ела.
Обладая огромным самообладанием, она попробовала преуменьшить серьезность своего положения, рассказав, что упала на трамвайных путях, сильно ушиблась и угодила в больницу. Там Верна все время думала о детях — Торгунн, Руне (сейчас он, кстати, является мэром Осло) и Трульсе. С невеселой улыбкой она сказала, что с годами материнский инстинкт усиливается.
Всего через несколько недель мы получили скорбное сообщение о кончине Верны. На похоронах были наш посол и я как советник посольства. С кладбища все поехали в «Фолкетс Хюс», где состоялась траурная церемония. После речей я подошел к Герхардсену и выразил ему мои личные соболезнования. Поблагодарив, Герхардсен сказал: «Спасибо, что вы сочли своим долгом проводить ее. Вы играли очень важную, даже не можете представить, насколько значительную роль в ее и моей жизни».
То же самое я могу сказать и о них. Политическая дальновидность и ум государственного деятеля Эйнара, искреннее желание улучшить условия жизни народа, поставить человеческую личность в центр политики не могли не оказать на меня глубокого влияния. Большинство государственных деятелей, долго находящихся у власти, со временем, к сожалению, утрачивают способность слушать и слышать других. Эйнар Герхардсен был не из их числа. Его кредо состояло в том, чтобы попытаться понять других, вникнуть в ход их мыслей, даже если, как в случае со мной, это были доводы молодого, неопытного и даже, как писали тогда газеты, «опасного для Норвегии человека».
