Он снова посадил ее в седло, на этот раз стараясь не обращать внимания на округлость ее бедер под своими ладонями, потом сел на лошадь позади нее.
— Так как вы себя чувствуете? — спросил он скорее из желания отвлечься от созерцания ее соблазнительного тела, чем из любопытства. — У вас есть особая причина ехать в аббатство?
Она рассмеялась:
— Просто это… был выход. Способ выбраться из города… оказаться подальше от Марка…
Голос ее замер.
— Всего лишь удалиться от него? — спросил он тем же тихим, рокочущим, успокаивающим голосом.
— Да, — ответила Гвин так же тихо, и ее прекрасные зеленые глаза, полные крупных непролитых слез, медленно обратились к нему.
Подняв руку, он расстегнул пряжку, удерживавшую его плащ, и окутал ее плечи тяжелой шерстяной тканью, прикрыв ею заляпанное грязью и разорванное платье, начинавшее искушать его видом того, что скрывалось под ним, а это было для него крайне нежелательно.
Господи! Он уже теперь был на грани того, чтобы потерять себя, а это невозможно.
«Помни о своей миссии», — мрачно посоветовал он себе. И не только ради Генриха фиц Эмпресса. Его миссия носила и личный характер, и речь шла о выношенной, кипящей на медленном огне мести, к свершению которой он готовился семнадцать лет: ему предстояло захватить дом и разорить семью де л’Ами.
Они стояли на краю небольшой прогалины, к которой подступал густой темный лес с остроконечными деревьями и маленькими зверьками, сновавшими в подлеске. Посреди прогалины стояло пять или шесть приземистых, плетенных из прутьев и оштукатуренных хижин. А перед хижинами, расположенными неровным полукругом, был разложен огромный костер, в котором ревело и бушевало пламя.
Гвин испустила вздох облегчения, потом попыталась вглядеться в костер повнимательнее. В нем было слишком много дров и торфа. В ее сознании всплыло неясное воспоминание. Она посмотрела на Язычника.
— Ради чего такой костер?
— Ради кануна Дня всех святых. Это ночь, когда открывается дверь в наш мир из мира иного, единственная ночь в году, сулящая проход оттуда, где царит волшебство и обитают духи.
В темноте его серые глаза казались непроницаемыми.
— Здесь тепло, сухо и безопасно, — напомнил он.
— Если вы так говорите…
— Если вы будете вести себя достойно.
Ее брови сошлись над переносицей.
— Достойно?
— Не болтайте слишком много. Сумеете?
Она склонила голову к плечу.
— Конечно.
— Хорошо. А завтра поедем в ваше аббатство.
— Вы поедете?
Он спрыгнул с Нуара, когда распахнулась дверь самой большой хижины. Широкий сноп желтого света расплескался по глинистой почве.
