Однако встречаются редкие исключения из этого правила, и их запоминаешь надолго. Один такой случай произошел на горе Арипо в тот день, когда мы проверяли и упаковывали все свои коллекции и снаряжение. Может быть, мы таким образом обманули судьбу.
Мы только что отобедали, и делать было нечего. Невероятных размеров луна плыла прямо над головой в пене облаков, словно в волнах темно-синего океана. Лес застыл в безмолвии под алюминиевой фольгой лунного света; громадные розетки листьев паразитических лиан глядели прямо вверх, раскрывшись, словно тысячи губ, пьющих лунный свет. Ночь была не беззвучна, но только не умолкающие голоса насекомых неслись из густой, черно-лаковой темноты теней. Лес, громоздившийся вокруг нас амфитеатром, казался кружевным филигранным узором, вырезанным яркими лучами луны из непроглядной тьмы.
Мы с Альмой побрели, взявшись за руки, по тропинке, ведущей к ущелью, стараясь двигаться как можно бесшумнее — нарушать очарование тропического ночного леса казалось святотатством. Вторжение человека в нетронутый мир такой красоты кажется мне прискорбным, и нам, вырывающим из него горсточку законных его обитателей, нет оправдания, как нет прощения и промышленникам, которые сметают всю эту красоту с лица земли и оставляют взамен кучи мусора и неизбежную, неизбывную, уродливую нищету.
Но вопреки всем уверениям в могуществе природных инстинктов, под тонким слоем восхищения, которое мы испытываем или заставляем себя испытывать при виде красот природы, таится одержимость цивилизованного человека и прочие его страсти. Я говорю это потому, что мне глубоко стыдно, и я от всего сердца каюсь в том, что произошло тогда среди волшебной прелести лунной ночи.
Наша бескорыстная прогулка была прервана, когда мы увидели длинную тонкую лиану, покачивающуюся в лунном свете. Я не знаю, от чего зависит способность человека замечать качающуюся лиану среди неподвижных: то ли древний инстинкт, то ли изощренность чувств цивилизованного человека. Тем не менее в тишине и неподвижности ночного леса это воспринимается, как четкий сигнал. Мы тут же сделали стойку и воззрились вверх: эта лиана среди дюжины других свисала строго перпендикулярно с верхушки высокого дерева прямо вниз, в пропасть.
Стебель продолжал тихонько качаться взад-вперед, как длинная водоросль, колеблемая медленным течением. Время от времени по ней пробегала еще какая-то волна. Несомненно, по ней кто-то взбирался или спускался, поэтому я, оставив Альму на посту, помчался в лагерь, вытащил из чехла ружье, а другой рукой схватил фонарь. Каприата благодушно жевал свой пеммикан, но, увидев, что я хватаюсь за ружье, тут же бросил свой обед.
