Джунгли кажутся великолепными, когда любуешься ими, лежа в гамаке, но когда нужно быстро и бесшумно продираться через них, сталкиваешься с множеством неодолимых препятствий. Под ногами — сплошной ковер из сухих веток, которые щелкают, как батарея старомодных электрических выключателей, стоит только опустить на них ногу. Затем обнаруживаешь повсюду ямы и исключительно зловредную разновидность пальм (Maximiliana caribea), которую здесь называют кокорите. Эта тварь — а я убежден, что в ней живет жестокая и беспощадная душа, — растет купами. Каждый прямой, высокий ствол сплошь покрыт щетиной из тонких, как иголки, шипов длиной от трех до шести дюймов, черных, твердых и упругих, как металл, заканчивающихся крючком, который впивается в кожу, да так крепко, что вытаскивать его — сущее мучение.
Вдобавок именно в этом месте джунгли представляли собой густые заросли из множества других коварных растений, вооруженных копьеподобными шипами всех форм и размеров, которыми усеяны все их видимые и невидимые части. Но этого мало. Было там еще одно растение — его систематическое положение мне неизвестно, в Кембридже ботаники в такие подробности не входили, — похожее на жесткий гигантский тростник, цилиндрический стебель которого казался абсолютно гладким, и за него было бы очень удобно ухватиться, если бы не пара острых как бритвы ребер на внутренней стороне, смазанных какой-то липкой гадостью, от которой кровь перестает свертываться. И конечно, там росла все та же четырежды проклятая дикая тания.
Это растительное чудовище представляет собой пучок листьев, как у великанского ревеня, торчащий на стволе, который как две капли воды похож на пальму и кажется таким же прочным. На самом же деле он не крепче сельдерея: ствол в восемь дюймов диаметром можно скосить одним легким ударом мачете. Но дело в том, что его сок, в котором, кстати, обитает масса мельчайших нитевидных паразитических червей, с силой разбрызгивается во все стороны и действует на кожу как купорос, обжигая ее иногда до пузырей. В зарослях всегда таится эта бестия, о чем узнаешь только в тот момент, когда наткнешься на нее и она даст о себе знать своим особым, неподражаемым способом.
Даже человек с железной волей-более того, даже зоолог в погоне за самой драгоценной добычей — не может прорваться сквозь эту ощетиненную чащу с какой бы то ни было скоростью. Мне показалось, что прошли буквально часы, пока я поднялся к началу ущелья достаточно далеко, чтобы можно было рискнуть перебраться на другую сторону, не боясь спугнуть животных.
