Первым у крыльца оказался кот. В неверном, то и дело пропадающем свете луны он казался то больше, то меньше, то серым, то черным. Скорее всего, он и был черным — мощный, жилистый, на длинных мускулистых лапах и с горящими желтыми глазами. Кот стоял на нижней ступеньке, яростно хлеща себя по бокам гибким длинным хвостом. Вокруг — в зарослях крапивы, окружавшей избушку Потапыча, вдоль дороги, в придорожной канаве, у полуразвалившегося забора все чаще мелькали огни кошачьих глаз в длинные, стремительные, бесшумные стрелы крыс. То там, то здесь вспыхивали короткие схватки, сопровождаемые злобным визгом и взмявом, Но постепенно все затихало, затаивалось и ждало. Даже ветер, казалось, стих, когда на утоптанную полянку перед крыльцом, выскочил крыс. Если у крыс существует монархия, то это был крысиный царь. Крупный, размером со среднюю кошку, зверь выскочил одним прыжком, издав пронзительный визг. В этом визге не было страха, только злоба. Кот на крыльце выгнул спину, прилег на передние лапы. На визг крыса он ответил шипением, звенящим и пронзительным, насколько звенящим и пронзительным может быть шип. Кроваво-красный блеск крысиных глаз столкнулся с желтым лучом кошачьих. Крыс еще раз завизжал, затопал ногами и прянул вперед длинным скачком, на лету вытягиваясь в копье. Кот прыгнул ему навстречу. Они встретились а воздухе и упали на землю сплошным комком. Кошачий вопль-стон и крысиный визг смешались в один непередаваемый звук. Вокруг воцарилась гробовая тишина — сотни кошек и крыс затаили дыхание. А на площадке перед крыльцом насмерть дрались два предводителя.
В прыжке крыс целил коту в горло, но при столкновении кот успел отвернуться. Крыс добрался только до его уха и всей тяжестью повис на нем, пригибая голову кота к груди. Кот, лишенный возможности пустить в ход зубы, пустил в ход лапы. Но поскольку крыс висел на нем сбоку, то лапы он мог задействовать только две. Вонзив в крыса когти, кот отчаянно рвал его от себя. Но крыс, мертвой хваткой вцепившись в ухо, не отпускал, — стараясь оторвать крыса, кот сильнее прижимал собственную голову к груди и задыхался в шерсти. Испуская отчаянное придушенное «мяу», он рвал бока крыса когтями, содрогаясь от яростного, полного боли визга прямо в ухо. Схватка длилась недолго. Уже почти готовый от удушья отпустить крыса и позорно бежать, кот последним усилием запустил когти как можно глубже и рванул. Кровь ударила из крыса фонтаном, его хватка сразу ослабела. Кот вздернул голову, хватанул воздуха и еще раз рванул. С визгом ужаса крыс отлетел в сторону, упал на бок и закружился в луже крови. Он ещё попытался встать на лапы, но кот, издав «мяу!», переходившее в рычание, как камень упал на него сверху. Сразу весь «Шанхай» превратился в поле боя. То там, то здесь коты и кошки схватывались с крысами. Ночь наполнилась ором и визгом. Битва шла с переменным успехом. Когда кошка оказывалась один на один с крысой, побеждала, как правило, кошка. Но дикие, точнее, одичавшие коты — индивидуалисты, и каждый дрался за себя. Там же, где крыс оказывалось несколько, они действовали сообща. Несколько крупных особей набрасывались на кошку с разных сторон, сбивали с ног и она исчезала под гибкими, стремительными телами. Иногда кошке удавалось вырваться, стряхнуть с себя противников, и она в слепом ужасе взлетала на что попало — столб или доску забора, дерево, стенку сарая или сруб колодца. Но так велико было ожесточение битвы, так силен дух вражды, царившей над «Шанхаем», что, едва отдышавшись и даже не зализав раны, спасшиеся кошки снова бросались в бой, и перевес был уже на их стороне. Редкая крыса, ослепленная злобой и мечущаяся в поисках врага, успевала принять оборонительную позу. Жизнью в подземельях приученная смотреть вперед и вниз, она не видела, как сверху камнем падала кошка, уже на лету выпуская когти. Сбитая с ног крыса переворачивалась на спину и не всегда даже успевала напоследок укусить лапу, терзающую ее открытый живот…
