– Можешь меня связывать или развязывать, я могу простить все, кроме безразличия или волос во рту, которые не смогу выплюнуть.
Она часто интересовалась, какой секс мне нравится.
– Что ты действительно любишь, по-настоящему? – спрашивала она.
Но обычно у меня не было ответа. Мне нравилось доставлять удовольствие ей. Я считал неправильным говорить о том, что нравилось мне. Она утверждала, что из-за моего нежелания говорить между нами вырастает стена, но я ничего не мог сделать.
Потом Габриэль нашла работу, и стена выросла еще выше. Она работала в баре в Бильбао, в старом городе. Заведение располагалось среди салонов татуировок и секс-шопов, которых в этой части города было в избытке. На стене за стойкой висело множество плакатов с фотографиями преступников. Мадридское правительство установило правила, согласно которым заключенных из организации ЭТА запрещено содержать в местных тюрьмах и им нельзя разговаривать на родном языке. Вероятно, плакаты развесили потому, что всем было известно, как мадридские власти любят проверять местные бары.
Все в этих барах было непонятно для англичанина. Здесь были группы завсегдатаев, которые каждую ночь веселились и танцевали – и в то же время часами доказывали необходимость расширения баскской территории и восстановления границ, которые существовали примерно тысячу лет назад. Даже в самые лучшие годы их поддерживали только восемнадцать процентов голосовавших, тем не менее я много раз наблюдал, как компании двадцатилетних весь вечер с жаром обсуждали события 1937 года, когда Франко применил против населения горчичный газ, а потом рассаживались по машинам и отправлялись за тридцать миль отсюда на ночную вечеринку на пляже.
Именно в таком баре Габриэль и нашла свою первую работу. Ее график состоял из четырех дневных и двух ночных смен в неделю; учитывая, что местные вели в основном ночной образ жизни, в барах ощущалась нехватка ночного персонала.
Однажды я решил понаблюдать за ней на работе и с удивлением обнаружил, что она находится в центре внимания; перед ее частью барной стойки собралась куча басков, а справа от нее за стойкой мужчина, вероятно хозяин заведения, протирал стаканы и любовно разглядывал ее достоинства из-под полуопущенных век.
Один из басков сказал что-то, чего Габи явно не поняла. Она сделала паузу, подняла в воздух палец, призывая к тишине, и, указывая по очереди на каждого из присутствующих, медленно произнесла по-испански:
