Майе хотелось радоваться их удаче и благополучию, баловать мужа своей любовью. Ей хотелось просто наслаждаться своим статусом и быть такой же беспечной, как жены других рабочих завода. Но каждый вечер, когда она подавала ужин и замечала ручейки пота на висках Ричарда, она чувствовала на своих плечах такую тяжелую ношу, как тот мешок, что он таскал на своей спине дважды в день.
На десерт были свежие плоды деревьев, тростника и виноградной лозы, что росли на заднем дворе. Ричард Шанти ел свой фрукт, так тщательно и долго пережевывая каждый кусочек, что близняшки начинали хохотать, отсчитывая каждое движение его челюсти. Он тянул к ним свои костлявые руки, трогал их лица и волосы. Потом уходил в свою спальню и готовился ко сну. С недавних пор ему едва удавалось высидеть ужин с открытыми глазами, и Майя знала, что он загоняет себя, сжигает дотла жестоким самоистязанием.
Надо было что-то делать.
Ричард Шанти бегал каждый день.
Во время воскресных пробежек его тело подвергалось особенно суровым и продолжительным испытаниям, и он почти не сомневался в том, что однажды он все-таки сумеет очиститься от грехов. По воскресеньям он бегал только раз в день, зато с каждым разом убегал все дальше, и нагрузка становилась все ощутимее. Воскресный маршрут отличался от пути следования в будние дни. Отправная точка была той же, но как только он оказывался на главной дороге, ведущей из города, тотчас сворачивал на тропинку, протоптанную его ногами.
Тропа пролегала сквозь разросшиеся живые изгороди, за которыми давно уже никто не ухаживал. Груда битых кирпичей — все, что осталось от стен моста, — служила ему ориентиром для поворота. Машины практически не ездили по этому участку дороги — только заводские автобусы с рабочими да грузовики, груженные мясом. Никто и никогда не ходил по дороге пешком, только он, Ричард Шанти. Место здесь было глуховатое и небезопасное. Мост еще стоял, но его опорные боковые стенки давно рухнули. Мост соединял берега канала, который тянулся до самого города, а другим концом упирался в пустошь.
До кирпичей было пять миль. Это была первая веха его воскресного маршрута. Добежав до кирпичей, он сворачивал с дороги, и тропинка увлекала его вниз, прямо в заросли ежевики, крапивы и колючего боярышника. Он с благодарностью принимал раны и ожоги, оставляемые на его коже дикими растениями. Тропинка так заросла, что казалось, будто продираешься сквозь джунгли на дне гигантской впадины. Густые заросли окружали его со всех сторон. Ему приходилось пригибаться, увертываться от ползучих растений и колких веток молодых деревьев, которые проросли здесь с тех пор, как таинственный обходной путь был всеми забыт и заброшен.
