Режиссер повернулся к Сонечке:
– Выпить – оно, конечно, творческому человеку трэба. И знаете шо? Вот ваш папа, простите меня, дорогая хозяюшка, он знал, что толпе трэба. Он дюже хорошо разумел за массовость искусства, добрэ усекал по части наших кинских дел.
Резкий автомобильный сигнал заставил всех вздрогнуть.
– Это Кэйт! – воскликнула Сонечка. – А ведь говорил, что не сможет заехать, такой противный…
Сквозь металлические прутья ворот виднелся поставленный у обочины «вольво» бежевого цвета.
– Хау ду ю ду! – крикнула Сонечка гостю. – Гутен таг, дорогой Кэйт!
– Наше вам с кисточкой! – отозвался Кэйт, приветливо улыбаясь Соне, пожимая ей обе руки сразу и внимательно взглянув на Костю.
– Знакомьтесь. Это Костя, мой однокашник, а это Кэйт. Наш общий друг.
– Вы часто ели вместе одну и ту же кашу? – спросил Кэйт.
Соня недоуменно глянула на него.
– Вы сказали, Соня, про этого молодого человека: однокашник. И я мог думать…
Соня расхохоталась:
– Ах, вот вы о чем! Ну и шутник! Мы учились с Костей в одном институте, про таких людей говорят – однокашник…
– Еще одна идиома для моей коллекции, – сказал Кэйт. – Вы позволите мне сразу записать…
Он достал из кармана блокнот и поршневую ручку.
– Записывайте, да поскорее. Идемте на веранду, там вас ждут гости и виски. И режиссер Сагайдаенко, из Одессы.
– О, Сагайдаенко! Интересный мастер. Но я имею времени в обрез и приехал только сказать, что не могу провести у вас вечер. Один коктейль – и пора ехать.
Соня подхватила Кэйта под руку и увлекла к веранде.
– Кто это? – спросил Колотов у Вигрдорчика, когда они стояли с коктейлями в дальнем углу.
– Кэйт! Рубаха-парень! Веселяга и поддавальщик. Он то ли дипломат, то ли аккредитованный в Москве представитель западного пресс-агентства. Хорошо знает и кино, и театр и по части литературы мастак. Сигареты достает, любое пойло… Одним словом, хаммер. Тебя Соня познакомила? Тогда любую импортягу через Кэйта достанешь.
– А ему какой в этом интерес?
– А общение? С загадочной русской душой общение? Сейчас, брат, на Западе к нашей душе повышенный интерес, за это валютой платят. А Кэйт вроде книгу пишет…
– И скольким бутылкам виски эквивалентна твоя душа, Валя?
– Ну, ты брось эти намеки! Я просто использую эту лошадиную морду – и все. А до моей души ему не добраться.
– Смотри, Валя, такие дяди ничего даром не дают.
– Чересчур бдительным стал ты в своем Павлограде.
– Павлодаре.
– Ну, значит, в нем… Знаем мы, дорогой провинциал, и про наведение мостов, и про деидеологизацию, и про попытки мирного врастания… У нас во дворце такие зубры международное положение читают, что только держись. А как же мирное сосуществование? Разрядка, Хельсинки? Ведь не означает же все это, что мы зверем на них должны смотреть? Так что, брат, мы тут дело знаем туго. И вовсе даже не лопухи.
