Глава 15
Но, Господи, я никогда не смоги стать проповедником!
С того самого дня, как я в пещере принял Иисуса Христа своим Господом и Спасителем, я говорил людям о любви Божьей и, всегда стараясь перевести разговор на религиозную тему, рассказывал, что Бог сделал для меня. Я говорил со сторожем гаража, с хиппи, с уличными бродягами, с соседями, с теми, кого подвозил на своей машине, — то есть со всеми.
Когда вскоре после моего крещения пастор объявил в церкви, что через две недели начнется евангельская программа, я подумал обо всех тех людях, с которыми беседовал, и решил пригласить их на программу, ведь многие из них, казалось, хотели обрести мир и счастье, как я.
В день начала кампании зал была переполнен. Я стоял у дверей, выглядывая своих друзей. Многие из моих соседей в горах пришли в первый вечер и потом посещали каждую встречу. Когда было первое крещение, десять из двенадцати крещеных были теми, с кем я изучал Библию и кого пригласил на программу. «Как радостно служить Богу! — думал я. — Это такое счастье, и голова потом не болит, как после пьянки».
Однажды ко мне подошел пастор Джо:
— Почему бы тебе не сказать для нас проповедь, Даг? Твоя любовь к Богу и энтузиазм трогают сердца людей, так поделись этим из–за кафедры.
Меня сразу же охватила робость. Говорить проповедь?!
— О, нет, пастор! Я для этого человек не подходящий и никогда не смогу стать проповедником! У меня нет образования, я не представляю, что говорить. Спасибо, пастор Джо, но я просто не смогу.
— Необязательно иметь образование, — уговаривал он. — Просто встань и расскажи людям, что Бог сделал для тебя. Вот и все.
— О, нет, думаю, у меня не получится, — решительно ответил я.
Тогда пастор больше не настаивал, но его слова засели в моем разуме, а Святой Дух взращивал их. Когда пастор Джо заговорил об этом снова, я уже не так сопротивлялся и в конце концов согласился попробовать.
Даже если я проживу сто лет, мне никогда не забыть свою первую «проповедь»! Костюм был не мой, надеть галстук я забыл, но беспокоился я не об одежде. Сидя на сцене, я очень нервничал, ладони мои вспотели, и слышно было, как стучит сердце. Когда я наконец встал, чтобы проповедовать, и положил перед собой Библию, я вцепился в края кафедры, радуясь, что можно за чем–то спрятаться, и присутствующие не увидят, как у меня стучат коленки. Мой голос был совсем чужим, во рту у меня пересохло, поэтому я то и дело сглатывал и облизывал губы.
