Кому и когда пришло в голову поставить капкан у дороги, он так и не узнал, но, видно, было это давно, потому как дорога была уже заброшена, а капкан сработал чудом, до того он был уже весь ржавый. Но добычу свою держал крепко. Ингерд увидел волчицу, она была худая, как скелет, шерсть клоками вылезала на боках, видно, прошло уже много дней, как угодила она в западню. Волчица лежала неподвижно, вывернув заднюю лапу, попавшую в железную пасть капкана, лапа была вся в засохшей крови и уже начала гнить, а на капкане и цепи, которой он был привязан к дереву, остались следы зубов — пока были силы, волчица пыталась освободиться. В нескольких шагах от нее лежал окоченевший волчонок, видно, не ушел от матери и сдох от голода, совсем мал был. И не сразу Ингерд разглядел под брюхом волчицы еще двух, они были еще живы и тихо попискивали, искали молоко, тычась в плоский рыжий живот матери, не находили и скулили громче. Волчица подняла голову, на это ушли все ее силы, и встретилась с Ингердом глазами. Ингерд вздрогнул, опомнился и бросился к ней.
— Как же ты не учуяла железо, милая!.. — в отчаянии воскликнул он, раскрывая капкан.
Но волчица уже не слышала его, она была мертва. Осиротевшие волчата слабо попискивали и уже почти не шевелились. Только сейчас Ингерд увидел, что они оба черные, как ночь, тогда как мать и третий брат были серыми. Бережно взял их Ингерд в руки — крохотные теплые комочки — положил за пазуху и поспешил домой, боялся, как бы волчата не сдохли по дороге.
Следующие несколько дней знахарь глядел на него и диву давался: Ингерд ходил за волчатами, как он ходил за Ингердом, когда тот при смерти в его дом попал. А чему дивиться — что один черный волк, что два других, общая кровь, оно и понятно… Знахарь помогал, чем мог, и все ж таки выходили они волчат. Ингерд заботился о них, ровно они были его детьми, кормил с рук, мыл, спать с собой клал. Поначалу волчата только лежали, чтоб кормить их, приходилось в четыре руки управляться, потом они стали потихоньку сами подыматься, а потом как-то и вовсе ходить взялись — худые, нескладные, на длинных шатающихся лапах, три шага сделают, на четвертый носом в пол падают.
— Ну, стало быть, выкарабкались, раз сами пойти захотели, — сказал довольный знахарь, он всегда был доволен, когда удавалось кого-нибудь вылечить — будь то человек или зверь. — Одного они с тобой нрава, упрямые.
Домовой недовольно зашуршал где-то над матицей — он одного-то волка в доме с трудом переносил, а тут еще двое объявились, ни дать ни взять — логово… Знахарь привычно ему ломоть хлеба с солью на матицу положил, тот и затих.
