— Вроде и в бою настоящем не были, а калеченые, как два юнца зеленых.
Почуял Ян, что по своей земле идет, расслабился, а зря: забыл, что дозоры тут ходят чуткие, зоркие, солнце выкатиться не успело, как напали на них из ольшаника, руки за спину заломали и — лицом в мох.
— Кто такие? — приглушенный голос спросил их. — Стигвичи? Годархи? Торвалы? Отвечайте, не то смерть вам.
Ян с трудом повернул голову, выплюнул мох и мелких букашек и ответил:
— Погляди повнимательнее, легкокрылый, и надо ли тебе называть имена?
— А, это вы…
Их тотчас отпустили, Ингерд и Ян поднялись на ноги, отряхиваясь и поправляя оружие, которое и достать-то не успели.
Перед ними стояли пять человек, одетых в штаны и рубахи, нарочно выкрашенные соком дерева редкого, что растет по низинам и болотам, от сока этого такую одежду не разглядишь посреди зарослей, как ни старайся. Все пятеро держали легкие короткие луки, удобные в засаде, на поясе каждого висел кинжал, а боевые мечи — за плечами, чтоб не мешали, словом, обычное снаряжение дозорных — ни тебе тяжелых копий, ни громоздких щитов, кольчуг и налокотников, а вместо обычного кармака — закрывающие лоб и узлом завязанные на затылке ксары — особые платки, под которые волосы прячут, чтоб на лицо не падали да за ветки не цеплялись.
То были краевые дозорные, что по самым дальним рубежам ходят, те, что при опасности отправляют в становище гонца, первыми принимают бой и, если надо, сражаются до последнего человека. Ян был рад видеть их, а они хмурые, глаза отводят, молчат. Понял Ян: недоброе что-то случилось, пока дома его не было. Обратился он к янгру — первому из дозорных — и спрашивает:
— Спокойно ли в землях наших, Рискьёв?
— Спокойно нынешнюю ночь, — глухо отвечает янгр, а в глаза все одно не смотрит.
— Спокойно ли было прошлую ночь? — спрашивает Ян.
— Спокойно, — отвечает янгр. — Звери спали, птицы спали, мы очей не сомкнули, мечи наши ножен не покидали.
— Скажи мне, Рискьёв, — продолжал пытать его Ян, — спокойно ли было в позапрошлую ночь?
Ингерд напрягся, знал, что дурную весть услышит.
— Страшной была позапрошлая ночь, — отвечал Рискьёв. — Годархи и Стигвичи перешли Стечву и напали на становище, и было их такое число, что запросили мы помощи, и дрались они так, что мы каждую пядь земли кровью своей полили. Нас не застали врасплох, но то была не драка, то была война, где нет места жалости, где не берут пленных, где поднимают меч против жен и детей.
Побледнел Ян, покачнулся Ингерд, а Рискьёв дальше говорит, и молчанием свидетельствуют его слова Соколы:
