Хенрик. А правду?
Анна. Правда совсем другое дело.
Хенрик. Мы будем правдивы. Будем держаться правды.
Анна (вдруг посерьезнев). Мы будем стараться.
Хенрик. Придется потренироваться.
Анна (улыбаясь). Придётся. Тебе понравились мои фрикадельки? Не...
Хенрик. Гадость!
Анна. Видишь! (Улыбается.) И так далее. Пожалуйста, помоги мне отряхнуться!
Помогая друг другу привести себя в порядок, они не могут удержаться от объятий и поцелуев — горят щеки, горят ладони. Наконец им удается выбраться в коридор и спуститься по узкой деревянной лесенке. Эрнст, поднявшись со штабеля, всплескивает руками при виде сплетенной в объятиях парочки. Друзья медленно сближаются и, остановившись в нескольких метрах, смотрят друг на друга с радостной нежностью.
Эрнст (Хенрику). У тебя такой вид, словно ты не от мира сего.
Хенрик. Я в самом деле не от мира сего.
Эрнст. У тебя, сестричка, губы пунцовые.
Анна. Ага, пунцовые.
Эрнст. Недавно ты была совсем бледная. Как сиг.
Анна. Я посваталась, и Хенрик согласен взять меня в жены. Представляешь, до чего просто все иногда бывает?
Эрнст подходит к Хенрику, обнимает его, отступает на шаг и, полюбовавшись, обнимает его еще раз, крепко стукнув по спине. Потом целует Анну — в щеки, глаза и в губы.
Эрнст. Вы мои любимые и всегда ими будете.
После чего компания отправляется к ювелиру на Санкт-Ларсгатан.
Эта Хроника произвольно превращает главное во второстепенное, и наоборот. Иногда она позволяет себе обширное отступление, опирающееся на шаткий фундамент устной традиции. Иногда уделяет большое внимание нескольким строчкам какого-нибудь письма. Внезапно строит фантазии по поводу каких-то фрагментов, выныривающих из мутной воды времени. Полное отсутствие достоверности в фактах, датах, именах, ситуациях. Преднамеренное и последовательное. Поиски ведутся на темных тропинках, это ни в коей мере не судебный процесс — ни открытый, ни закрытый — над людьми, принужденными молчать. Их жизнь, описанная в нашей хронике, иллюзорна, быть может, это фиктивная жизнь, и тем не менее она более отчетлива, чем их настоящая. Зато раскрыть их глубинную правду хроника не способна. У хроники своя, в высшей степени случайная, правда. Желание продолжать записи — это день ото дня все более дружелюбное желание — единственный веский аргумент в пользу данной затеи. Сама игра и есть движущая сила этой игры. Это как в детстве: открыть поцарапанные белые дверцы шкафа с игрушками и выпустить на волю природные тайны вещей. Проще не бывает.
