Беккариа понял, что «суровость порождает безнаказанность» в силу того, что люди проявляют колебания, когда им предстоит наложить на себе подобных наказания, предусмотренные бесчеловечными законами. Таким образом, исключительные наказания не столь эффективны в предупреждении преступности, как умеренные, коль скоро эти последние налагаются без промедления и без колебаний. Слишком суровое законодательство не только морально уязвимо, оно противодействует достижению своих собственных целей. В то же время законодательство умеренное, предполагающее плавную шкалу наказаний в соответствии с проступками, которые оно должно карать, когда оно осуществляется администрацией, действующей быстро и спокойно, — такое законодательство одновременно и более человечно, и более эффективно.
Этот принцип можно было бы назвать принципом «минимального и эффективного возмездия». Я уже упоминал, какое влияние было оказано учением Беккариа на всю Европу, от России до Италии и от Швеции до Франции. Наверное, нет ни одного гуманиста после Эразма, кто, не будучи связан с каким-либо политическим или религиозным движением, оказал бы столь глубокое воздействие на европейскую мысль.
Можно было бы предположить, что Англия, сильная своей великой демократической и либеральной традицией, окажется страной, в наивысшей степени способной воспринять новое учение. Однако в течение целого столетия Англия плыла против течения и продолжает это делать до сих пор. Я указывал некоторые причины такого порядка вещей: индустриальную революцию, недоверие к авторитету полиции. Но основной была признанная монополия «четвертой власти» в законодательной области. В других местах подобной монополии нигде не существовало: законы были кодифицированы, судьи худо-бедно их применяли, но не имели права их творить. Уголовное законодательство на континенте отражало социальные процессы того времени. Только Англия позволяла руководить собой узкому сословию самозванных экспертов, которые, подобно средневековым алхимикам, жили в одиночестве в таинственном мире, сотканном из секретных формул, с мыслями, обращенными к прошлому и непроницаемыми для внешних изменений, в полном невежестве относительно того, что могло возникнуть вне их замкнутого мирка.
Вовсе не случайно противились они всяким попыткам изменить законодательство, угрожая Парламенту такими утверждениями, как следующее: «Собственность перестанет существовать, коль скоро так ободрять воров!» У них было инстинктивное убеждение, что, если допустить хоть какое-то изменение, в малейшей подробности, это приведет к признанию того факта, что закон не вечен, что, напротив, он подлежит модификациям. А это грозило крушением всему их жесткому и искусственному миру. Изменение социальных условий вело ко все новым и новым кризисам уголовного законодательства, разрешить которые можно было только двумя способами: или смягчить его строгость, или, напротив, усилить устрашающий фактор, добавляя к законам, предусматривающим смертную казнь, другие, карающие смертной казнью новые преступления. Представители законодательства склонялись ко второму пути; что же касается результатов, у нас уже была возможность их оценить.
