И ему, Павлу, сапожник сказал однажды:
- Гляжу я, брат, на тебя, слушаю, жалею, что не сын у меня, а дочь! Эх, вот бы мне такого сына...
Но с того времени, как городские патриоты вышибли Вальку правый глаз, старик круто повернул назад.
"Он не один перевернулся", - грустно думает Павел.
Жена резкими движениями собирает со стола грязную посуду, гремят тарелки, падают ложки, и она кричит:
- Подними! Знаешь, что мне наклоняться трудно.
- Не-ет, вы политику оставьте иностранным державам, а сами семейным дельцем займитесь!
Маков несёт в дом заснувшую дочь, скрипят ступени крыльца, и, в тон им, скрипит жена:
- Кабы не глупости эти...
- Да, да, да! - стучит деревянный голос тестя.
Из-за чёрных деревьев поднимается в небо красноватый шар луны; Павел Маков сидит на ступенях крыльца, рядом с женою, гладит волосы её и почти шёпотом говорит ей:
- Если случится, посадят меня в тюрьму - товарищи тебе помогут...
- Как же, дожидайся! - фыркает Даша.
- Нам всем - необходимо стремиться к организации...
- Стремись. А на что женился?
В голове и груди его сверкают дорогие ему мысли, он не слышит тоскливых возражений Даши, она не слушает его.
- Не говори ты мне чепухи своей! Ты, бывало, до ста рублей приносил в месяц, а теперь - что?
- Это не моя вина, тут общие условия...
- А ты плюнь на условия... брось товарищей и работай...
Она желает говорить ласково, убедительно, но - устала за день, и ей хочется спать. Четвёртый год тянутся эти разговоры, ничего не изменяя, она жалеет мужа, боится за него, он почти такой же добрый и глупый, каким был всегда, и такой же упрямый. Она знает, что не одолеть ей этого упрямства, и всё круче в груди у неё скипается страх за себя, за дочь. Жалость к мужу растёт, становясь угнетающей, но, не находя слов, в которых могла бы выразиться, перекипает в злобу.
А он смотрит, как по двору ползёт к его ногам тень рябины, простираются, жадно вздрагивая, бесчисленные острые пальцы, и, уходя всё дальше в будущее, таинственно сообщает жене:
- Видишь вот: уже во Франции...
- Отстань! - угрюмо останавливает она и, закинув голову к небу, почти кричит придавленным голосом: - Ведь не дожить, - ведь дети...
Он молчит, сброшенный с отдалённых, светлых высот на маленький двор, в тесный круг каких-то кривых клетушек.
Ей хочется плакать, но раздражение сушит слёзы, и только в горле у неё клокочет, когда, тяжело встав на ноги, она говорит:
- Я - спать. А ты, чай, к товарищам?..
