— Что ты знаешь?
Лизины глаза впились в Валерку, как осы.
У Валерки было два выхода. Соврать или сказать правду. Врать он не умел. Поэтому оставалось сказать правду. Верно, был еще один выход — запасной. Можно было промолчать и ничего не ответить. Но, стоило взглянуть на Лизу... Впрочем, и смотреть не стоило. Валерка и без того знал, какая она настырная. Поэтому он сказал правду:
— Твой дедушка был фашист, предатель...
Благодаря своему росту Валерке давно не приходилось взывать к помощи мамы. Поэтому Зоя Петровна, Валеркина мать, была искренне удивлена, услышав сыновний вопль о помощи: «Ма-ма!» Так мог кричать только насмерть перепуганный ребенок. Выскочив на улицу, Зоя Петровна еще больше удивилась. Ее долговязый сын, как гусь от коршуна, с трудом отбивался от какой-то девчонки. Сердцем она приняла сторону сына, умом — сторону девчонки, которую не могла распознать. Поколотить мальчишку в годы ее детства считалось верхом девчоночьего удальства. Но сын взывал о помощи, и сердце матери не выдержало. Она подбежала к дерущимся, разняла их и узнала девчонку.
— Лиза, ты?
— Пустите! — рыдая, закричала Лиза.
— Что с тобой, Лиза?
Ответа не было. Лиза убежала.
— Что с ней? — спросила Зоя Петровна у сына.
— Не знаю, — сказал Валерка, отводя глаза.
— Что с ней? — строже спросила Зоя Петровна.
— Я рассказал ей о дедушке.
— Ты рассказал ей о дедушке? Какой ужас! — Зоя Петровна взяла сына за руку и тихонько, как ходят при покойнике, пошла с ним к своему дому.
В вечернем небе, простреленное солнечными лучами, висело большое облако. А может, и не облако. Может, волшебная шапка-невидимка, готовая накрыть Делегатскую улицу со всем, что на ней есть, и уберечь от чужого глаза ее тайные радости и беды. Ах, если бы это было так!..
— Ли-за! — В голосе у мамы пока еще нет тревоги.
— Ли-за!! — Голос крепчает, как ветер в бурю.
— Ли-за!!! — Это уже буря, а с бурей не шутят.
Лиза слезает с сеновала и выходит из сарая во двор. Она вся в сене. И голова у нее от соломинок, как еж.
— Лиза, на кого ты похожа! — ахает мама.
— Ма-ма! —Лиза кричит так, что маме становится страшно.
Обняв дочь, она стоит с ней посреди двора и не знает, что делать. Лиза хочет успокоиться и не может. Проклятые «аш два о» сочатся и сочатся из глаз, как будто внутри у нее сломался водопровод.
Звякает калитка. Это пришел папа. С ним еще кто-то. Но из-за спины не видно. Лицо и руки у папы черные. Как будто папу нарисовали углем. Папа — кочегар на паровозе. Поэтому и черный. Ну и что, что черный! Лиза бросается к папе и обнимает его, как потерянного. Папа, чтобы не замарать дочь, высоко поднимает руки. Он не смотрит на Лизу. Он смотрит через плечо на Зою Петровну, стоящую в калитке. Лицо у Зои Петровны виноватое, а глаза любопытные. Лиза догадывается: папа все знает. Почему же он не накричит на Зою Петровну? Не отвергнет ужасную ложь про дедушку? Не утешит ее, Лизу?
