«Тропы» начинались недалеко от Зарецка и однажды привели ребят в небольшое село Крикуны у истоков Снежки. Жители Крикунов оказались удивительно неразговорчивыми людьми. Ребята с трудом выведали у них происхождение названия села.
— Кабак стоял. От кабака крик. Крикуны и пошли, — сказали одни.
— Крикуны жили. Секта такая. «Христос надежда всех сердец» — кричали, — сказали другие.
На всякий случай, записали два толкования.
Через село, разваливая его, как пирог, на две части, бежала улица Макара. Ребята и улицей поинтересовались: почему Макара?
На этот счет у старожилов было единое мнение.
— Потому что здесь Макар фрицев гонял.
Не успокоились, пока не узнали, как гонял.
Однажды в Крикуны, занятые фашистами, прикатила телега с тощим, как аршин, возницей и таким же тощим спутником возницы — пареньком лет тринадцати-четырнадцати. Полицаям, перехватившим телегу у въезда в село, она показалась подозрительной. Да и не мудрено. На телеге, закутанная в одеяло, лежала какая-то фигура, похоже человеческая, не подававшая к тому же признаков жизни. Решив, что дело не ладно, полицаи подхватили коней под уздцы и доставили к дому, где была расквартирована комендатура.
На крыльцо вышел немецкий комендант — тучный, лысый, с глазами усталыми и жестокими.
Выслушав переводчика, приказал снять одеяло. Полицаи выполнили распоряжение и — опешили: перед ними лежал... женский манекен.
Тощий возница угодливо улыбнулся.
— Что есть это? — спросил комендант.
Улыбка у возницы стала еще угодливей.
— Их ист портной, — ткнул он себя пальцем в грудь, — портной. То есть я...
Из дальнейших расспросов выяснилось, что портной Семен Слива, из украинцев, проживавший в одном из сожженных сел и трудившийся в районном ателье, оказался, по причине войны, без работы и желает иглой и аршином послужить великой немецкой армии.
— Гайль Хитлер!
Комендант снисходительно усмехнулся и приказал распорядиться судьбой портного-добровольца старшему полицаю, представителю местной власти в Крикунах.
Семена Сливу допросили, сочли благонадежным и разрешили обшивать немецкое воинство.
Как-то утром в мастерскую пожаловал сам комендант и приказал в один день сшить ему мундир. Комендант ждал важных гостей. Ввиду этого, должно быть, он приказал с наступлением ночи расстрелять группу партизан, томившихся в тюрьме-больнице. Об этом Семену Сливе поведали полицаи, забегавшие к портному «на огонек» — выпить водки.
— Будет сделано, — сказал портной.
Большой Ганс, как звали полицаи коменданта и немцы пониже чином, ушел, а спустя час занялась и сгорела дотла рига, принадлежавшая одному из подмастерьев Семена Сливы — Пантелею Сухоногому.
