— Знаю. А думать загодя надо, — заметил Санька. — Слышала про ребят из Локтева? Все прошлое лето в поле работали. Сами пахали, сами сеяли! И знаешь хлеб какой вырастили…
— Ну и что, Саня, что? — с нетерпением прервала его Маша.
— Вот и мы со Степой Карасевым в бригаду думаем записаться.
— В бригаду? — остановилась Маша.
— Да! К матери к моей. Слыхала, какое она дело начинает?.. Ты моего отца хорошо помнишь?
— Дядю Егора? А как же! — оживилась Маша. — С ним по грибы хорошо было ходить — всегда полный кузовок наберешь. А какие он нам свистульки голосистые делал!..
— То дело десятое, — перебил Санька, — я о другом. Помнишь, он целину начал поднимать за оврагом, на Старой Пустоши?
— Ну, помню… — ответила Маша.
— А засеять не успел — война помешала. Вот матери и запала думка: вырастить в этом году хлеб на Старой Пустоши…
— Погоди, Саня, погоди, — перебила его Маша. — У тети Кати уже есть делянка… на ближнем поле.
— Это само собой. Она за ее бригадой так и останется. А на Старой Пустоши — это добавочно.
— А управится тетя Катя?
— Ей Татьяна Родионовна пополнение дает из комсомольцев — Лену Одинцову с подругами. А только матери все равно людей не хватает.
— Нет, не примут вас, — вздохнула Маша.
— Это почему же? — обиделся Санька. — Что я, работать не умею? Вот скажу матери — и запишет. Ей теперь в бригаде каждый человек дорог… — Он покосился на девочку: — Желаешь, могу и тебя записать.
— Правда, Саня? — обрадовалась Маша. — Я ведь тоже могу и полоть и жать…
— Мое слово твердое, — заверил Санька. — Сказал — значит, запишу.
— И знаешь, Саня, — загорелась девочка: — если бы Старую Пустошь да тем зерном засеять, что твой отец вырастил! Ты видел его? Оно где хранится? Мать твоя знает?
— Наверное, знает, — не очень уверенно ответил Санька.
— Зайдем к вам, Саня, спросим тетю Катю.
Изба Коншаковых стояла на том конце деревни, который в Стожарах назывался Большим, и смотрела окнами на реку. Она была построена прошлым летом на месте добротного пятистенного дома, сожженного немцами. Маленькая, в два окна, собранная из обгорелых бревен, изба выглядела невзрачно. Многое еще было недоделано: крыша над двором покрыта только наполовину, мох и пакля из стен торчали клочьями, ступеньки на крыльце еле держались. «С боков не дует, сверху не льет — жить можно. А красоту и попозже наведем», — говорила обычно Катерина Коншакова.
Санька с Машей вошли в избу. Санькина сестрица, Феня, с жесткими косичками, такая же, как и Санька, белобрысая, в звездчатых золотых веснушках, только пониже ростом, подметала пол.
