Семейные тайны | страница 36
Два огромных самовара.
"А, и вы здесь!" - улыбнулся, и она приветливо ему кивнула. Орудовали две женщины, одна разрывала пакет с растворимым, а другая /из чайника наливала кипяток. "В гости или командировка?" - "Была в гостях" Примостилась на широком подоконнике. Вода остыла, что ли? А бывало: только на дне, всего два-три глотка, но зато сразу жар по всему телу.
"Объявляется…" Их самолет!
Ясное небо, а почему не принимали? И в самом деле: ни туч, ни ветра, ясное, чистое небо. Кажется: давно это было - его догадки насчет задания выведать, с какой целью Расул сюда едет. А ведь непременно отыщется человек, который узнает его, и сплетни пойдут.
"О, кого я вижу! С приездом, Расул-муэллим, добро пожаловать!" - и с трудом сдерживается, чтоб не спросить: "А по какому это случаю?" И, не дожидаясь ответа, закивает головой: "Ну да, понимаю, понимаю…" - а понимать-то, собственно, нечего. "Нет-нет, что вы, непременно в моей машине!"
Ни одной знакомой души. И даже ее нет. Высокая тачка, их рейс, доверху набитая чемоданами, толчея, найти и вытащить из-под груды свой, раскидав другие. "Нельзя ли?.." Кто-то бросил насчет "собственного самолета", ну да ладно, что ввязываться? КОВРОВАЯ ДОРОЖКА ОТ ТРАПА И ДО КОЗЫРЬКА, ВИШНЕВЫЙ ЦВЕТ И ПОЛОСЫ, КАК НА БРЮКАХ, И МУЗЫКА. Надо ли об этом? Нет-нет, почетных караулов не было.
"Это мой чемодан!" - Ее голос!
"Да? - И свой взял: два одинаковых! - То-то я подумал, какой тяжелый… Я шучу, что вы!" И они пошли к стоянке такси. "Нет, тут уж я настою на своем!" и усадил в машину, а таксист развернулся только и - стоп!
"Потеснимся!" - И цифра астрономическая на счетчике: ну да, не выключается ведь, а какая выгода?., привыкай!
А ведь было: гости по машинам, бархатные сиденья, и не знаешь, куда цветы положить, и пьян от аромата слов, и музыка льется из приемника, специально будто к их прилету, и машина бежит, и всюду - до последнего дня - четко поставлена служба.
"…мне здесь, спасибо",- и ушла, испарилась будто.
Где-то живет, и нет ей дела до него.
И дом, где прожиты те два года (и тридцать семь дней… нет, без подтекста: день за днем сосчитал!).
В раме на комоде, как вошел,- фотография матери, ее не было прежде, укор будто: "Ну вот, и проводить меня не приехал".
Жилой вид, как при Месме,- тот же чайник с фиалками, та же пузатая жестяная коробка с чаем, усатый индус в обнимку с красногубой индуской, родинка на щеке. И на стене - портрет отца: Саламу Саламову почти столько же, сколько его сыну. Усталые глаза. Асия изредка наезжает из деревни, оттуда им звонит.