Он сжал меня в объятиях, и меня охватило волнение.
— Теперь, — добавил он, — возвращайтесь на «Отважный». Мы отправляемся.
Сто двадцать пушек «Востока» приветствовали толпу, которая собралась на берегу. Артиллерист Бонапарт показал ей свое орлиное лицо, и она единодушно приняла своего героя. Женщины плакали и поднимали юбки, используя их вместо платков… Предметы их мимолетных страстей уплывали. И чтобы не расставаться с ними, некоторые женщины даже пробрались на корабли, переодевшись в солдат.
Мачты, торчавшие, как алебарды, наконец отдалились от берега. Паруса, надуваясь, захлопали на ветру. Плавучая крепость двинулась. На борту царила радостная суматоха, и можно было спокойно переговариваться, находясь на разных кораблях, настолько плотно они прижимались друг к другу.
— Что-то я не вижу Дюбуа-Эме?[44] — воскликнул поэт Парсеваль-Гранмезон. — Он должен был быть на «Франклине». Но я здесь, а его нет!
Молодой инженер Жан-Мари Дюбуа-Эме опоздал к отплытию. Затянувшийся поцелуй его любовницы оказался для него фатальным.
— Успокойтесь! — крикнул я поэту. — Он еще может успеть на «Гремящий».
Парсеваль-Гранмезон с облегчением вздохнул. Полагаю, ему нравилось это импровизированное представление на движущейся сцене: «Итак, мы идем в Египет! На Восток, не правда ли? Признайтесь, Морган!»
Я ответил ему немой улыбкой. Я еще не имел права об этом говорить. Многие солдаты тоже не знали, куда мы направляемся, и пытались выяснить это, обращаясь к нам, к ученым, чужакам, затерянным посреди морского и военного люда.
Когда я остался один, ко мне подошел палубный офицер. Он явно был не в своей тарелке:
— Кажется, вы хорошо знаете генерала Бонапарта?
— Это точно, — сказал я.
— А правда, что он поменял название своего корабля?
— О чем это вы говорите?
— Его корабль назывался «Санкюлот»! Его переименовали в «Восток» ради простого удовольствия генерала и ради его экспедиции!
— Какая разница? «Восток» — разве это не лучше, чем «Санкюлот»?
— Нельзя просто так менять названия кораблей. Есть правила, которые необходимо соблюдать! Это целое таинство.
Но республиканцы плевать на это хотели. Океан заставит нас за это заплатить. Мы узнаем, что такое несчастье… Этот корабль сгорит. Он потонет сам или будет пробит ядрами Нельсона.[45] В этом я уверен…
Передо мной вдруг появилось лицо любимой жены, взволнованное, каким я никогда его не видел. Она все еще оплакивала мой отъезд.
Моя мечта, неужели она приведет меня к кошмару?
