— Какой маньяк?
Репина неслась дальше, не слыша моего вопроса:
— Нас теперь никуда не пускают, комендантский час объявили. Он уже человек пять зарезал. — Галка заметно скисла. Видимо, маньяк здорово портил всем личную жизнь. — Помнишь, когда готы мутили, мы, типа, тоже должны были дома отсиживаться? Ну, вот, сейчас опять.
— Что за маньяк?
— Синицына уже пару раз дружинники ловили. — Репина слышала только себя. — Он, типа, с тренировки шел. Прикинь, за ним отец в милицию ходил. Крику было! А Малинина проскочила все посты. Говорит, что на нее маньяки и менты не действуют.
— Что делает маньяк? — рявкнула я так, что Галка на мгновение замолчала, кажется, впервые поняв, с кем говорит по телефону.
— Да фигня какая-то, — вздохнула Репина, утомившись — все-таки она выдала мне почти все новости за неделю. — То ли голову тупым ножом отпиливает, то ли животы вспарывает. Никто ж ничего не говорит. Каждый день по трупу находят. А пишут почему-то все время разное — то ли он бомжей чистит, то ли проституток, то ли еще кого. Чикатило, блин, Фредди Крюгер…
— Джек Потрошитель, — машинально поправила я. — Что еще?
— Твой вроде в мастерскую вернулся, Стешка его видела. Чего-то они там походили, поискали и опять уехали. — В телефоне повисла пауза. — Погоди, а как же ты там с ним, если он здесь?
— Все в порядке! — заторопилась я. — Не переживай! Ну, пока, до встречи, жди от меня сувениров.
Захлопнула телефон, провела по нему дрожащей рукой. Аппарат нагрелся, держать на ладони его было неприятно. Я бросила трубку на кровать, вытерла вспотевшую ладонь о простыню и пошла одеваться. На маму я старалась не смотреть.
— Что за маньяк? — Мама выдержала значительную паузу, надеясь, что я обернусь и встречусь с ее осуждающим взглядом.
Я не обернулась. Я хорошо знала все ее приемы.
— Да завелся у них там вроде какой-то, — пробормотала я, путаясь в лямках сарафана. — Репина без новостей жить не может, хоть маньяка да придумает.
— Это мы выясним. А что Максим?
Я застыла. Сарафан сам скользнул по рукам, лямки легли на плечи.
— Максим?
Закусила губу. До боли. До крови.
Я пыталась крепиться. Приказывала слезам замерзнуть, превратиться в камень. Умереть. Но они все же потекли по щекам, и я поняла, что больше не могу держаться.
Я нащупала за собой кровать, осторожно села на нее.
В памяти качнулась кособокая луна, заваливаясь за горизонт. Лунная дорожка погасла.
— Макс уехал. Мы больше не вместе.
Боль собралась в середине груди. Я опрокинулась назад, мечтая спрятать лицо в подушку.
