— Я не мог появиться раньше. Там, в городе, — он запнулся, — остались кое-какие дела. Надо было кое-что завершить.
Интересно, как ему все эти пыльные пальмы, соленый воздух? Наверное, жутко.
— А что в городе? — ухватилась я за его последние слова.
— Пока все спокойно, — как-то странно сказал он, словно сквозь зубы.
— Все? — переспросила я.
Почему он отводит глаза? Откуда такая отрешенность во взгляде?
— Возникли кое-какие сложности. — Макс взял мою руку и развернул ладонью вверх, посмотрел на линии на ней. У него были бледные тонкие пальцы. Сквозь прозрачную кожу виднелись фиолетовые жилки. Синеватые ногти аккуратно обработаны и блестели, словно их отполировали. Кожа руки была гладкая, без морщинок и складочек. — Хм, ты, оказывается, фантазерка, — пробормотал он, — смотри, как развит у тебя холм Луны. — Он показал на нижнюю часть ладони с противоположной стороны от большого пальца. — А линия жизни у тебя ровная и четкая. Ты долго проживешь…
— Макс! — Я склонилась, чтобы заглянуть в его опущенные глаза.
Он поджал губы, улыбнулся. Нет, ни о каких сложностях, возникших в городе, говорить он не будет. Скорее два часа посвятит разгадыванию линий на моей ладони, чем за пять минут все мне скажет. Я уже открыла рот, чтобы потребовать объяснений, ведь я могла помочь, я уже однажды помогла… Но он опередил меня:
— Никогда не был в Африке. Здесь так жарко, и будто воздуха не хватает. Как ты здесь можешь находиться?
— Да, очень жарко, — кивнула я, чувствуя себя вдруг немножко вампиром. — И еще кошмары начали сниться… Наверное, от духоты. — Я осторожно посмотрела на любимого.
Он должен был кивнуть или сказать «да», но не делал ни того, ни другого. Смотрел на пальмы и молчал.
— Почему ты по телефону сказал, что это был не сон? — Я откинулась, готовая вот-вот соскользнуть с его колен, но он удержал меня. — А сейчас мне приснилось, что мы с тобой дрались на саблях и я тебя убила!
— Canaille,[2] — прошептал Макс, закрывая глаза.
Мне оставалось только смотреть на него. Голова внезапно оказалась пустой. Я ничего не понимала. Почему он так реагирует? Почему ничего не рассказывает? Хотелось засыпать его вопросами, но слова путались. Их надо было как-то так собрать, чтобы получился единственно верный вопрос. Вопрос, на который нельзя не ответить. Но ничего не получалось — слова разлетались испуганными бабочками. Оставалось только то, что я люблю его, и все сделаю, чтобы ему было хорошо. Следом приходило понимание — ему хорошо, значит, хорошо и мне. Это так просто. Это так легко.
