— Мне кажется, что пальцы переломаны, — мягко произнесла она. Кровь обильно капала с ее ладони. Брошенный лазер лежал возле дверей.
— Я не намерен туда входить, — отозвался мужчина чистым и сильным голосом.
Лиссандра подняла голову и взглянула на него.
— Нет, — отрезала она. — Встань у двери и поджарь их. Преврати в пепел. Ты понял?
Он кивнул головой.
— Мой дом, — простонал Кресс, у него что-то екнуло в груди.
Большие белые песочники, сколько их там внизу?
— Стойте! — крикнул он. — Оставьте их в покое, я решил по другому, оставьте их.
Лиссандра, не понимая, вытянула вперед покрытую зеленой слизью и кровью руку.
— Твой маленький друг прокусил мне перчатку. От него очень трудно отделаться, ты сам видел. Меня твой дом больше не интересует, Симон. Все, что ползает внизу, должно быть уничтожено.
Кресс ее почти не слышал. Ему показалось, что в темноте, за дверью подвала что-то движется. Он вообразил себе армию, полчища огромных песочников, стремительно надвигавшихся из темноты. Увидел себя, поднятого сотней маленьких ножек, плывущего вниз, в темноту и мрак, к ожидающей голодной матке. Его передернуло.
— Нет, — сказал он.
Его реплику проигнорировали.
Помощник Лиссандры подошел к двери и приготовился открыть огонь, и тогда Кресс прыгнул, толкая его в спину рукой. Мужчина от неожиданности вскрикнул, потерял равновесие и рухнул в темноту. Кресс слышал, как массивное тело катится вниз. Спустя мгновение из подвала донеслись звуки шуршание, хруст и какие-то монотонные мягкие удары.
Покрытый потом, напоминая возбужденного сексуального маньяка, Кресс повернулся к Лиссандре.
— Что ты делаешь? — резко сказала она.
Кресс поднял брошенный ею лазер.
— Симон!
— Я заключаю мир, — хихикнул он. — Они не обидят своего бога, они не обидят его, пока он будет добрым и щедрым. Я был жестоким. Я морил их голодом. Сейчас я должен их за это отблагодарить. Ты понимаешь?
— Ты сошел с ума! — сказала Лиссандра.
Это были ее последние слова. Кресс выжег в ее груди дыру величиной с кулак. Он потянул тело к дверям и сбросил его с лестницы. Шум внизу нарастал — царапанье, щелканье хитиновых панцирей, тихие, тягучие всплески. Кресс закрыл дверь и снова забил ее досками.
Тело его заполнило глубокое, невиданное блаженство, обволакивая страх как слой вишневого сиропа. Его не покидало подозрение в неестественности этого чувства.
