Планы Паскевича не ограничивались покорением Южной Осетии и фактической ее передачей грузинским тавадам. Они предусматривали также карательную экспедицию в Северную Осетию; северо-осетинские общества не давали сколько-нибудь значительных поводов для применения к ним карательных мер. Однако было ясно, что репрессии российско-грузинских войск в Южной Осетии серьезно повлияли и на Северную Осетию, где в последние годы преобладали пророссийские настроения. В северных районах Осетии осознавали, что карательная экспедиция российско-грузинских войск может перекинуться из Южной Осетии в Северную Осетию и готовились к вооруженному сопротивлению. Но население Северной Осетии было настроено мирно и надеялось на то, что сможет избежать конфликта. Еще не до конца завершились карательные меры в Южной Осетии, как генерал Ренненкампф направил капитана Ковалевского в «северные районы Магладвалетии», т. е. на северные окраины Южной Осетии. Перед капитаном ставилась задача успокоить население Закинского и Трусовского округов, взбудораженное военными событиями в Южной Осетии, и продолжить топографическую подготовку карательной экспедиции в Северную Осетию. Встретившись с местными старшинами, Ковалевский, благодаривший последних за «доброе поведение», требовал, чтобы они предоставили ему проводников «для проезда» в Куртатинское общество. Под разными предлогами старшины отказывались выполнить просьбу капитана. Ковалевский поинтересовался «у толпы», окружавшей его, нет ли куртатинцев среди собравшихся. Капитан не скрывал причину, по которой собирается посетить куртатинцев, «жилище коих» он «желал означить на карте». Пригласив к себе представителей Куртатинского общества, Ковалевский одарил их «подарками» и «несколькими червонцами» и «просил их ехать... в их жилища». Но русскому офицеру не помогли подношения. По собственному его признанию, «...куртатинцы отказались исполнить просьбу» Ковалевского «и решительно объявили, что все Куртатинское общество поклялось не принимать к себе ни русских, ни писем от них и действовать заодно с тагаурцами, кои, как известно, собрали многочисленную толпу и намерены по примеру джамурцев встретить» российские войска «с оружием». Капитан Ковалевский прибег к угрозам, на что куртатинцы «в дерзких выражениях отвечали, что решились умереть», но не позволят кого-либо пустить в свое общество.
По-другому были настроены представители Нарского общества. Ковалевский заметил миролюбие нарцев и решил направиться к ним; здесь, среди жителей Нара, он «был встречен народом с особенною ласкою». Судя по всему, в Наре и в других окрестных селах события в Южной Осетии воспринимали так, словно южане не желают состоять в составе Российского государства и по этой причине Ренненкампф был вынужден предпринять против них карательные меры. Жители Нарского общества, поверившие такому объяснению российского командования, осуждали своих южных соотечественников, призывая их к миру с Россией. Мысль о виновности южных осетин в «разбоях», в «непокорности российскому государю» внушалась нарцам также капитаном Ковалевским. Верившие русскому офицеру, явно искажавшему подлинные цели российско-грузинской карательной экспедиции, «нарцы отвечали, что они со времени императрицы Екатерины были всегда покорны воле правительства». Они напомнили и о другом – о том, что в 1801 году «присягою верности» подтвердили свое вхождение в состав России. Свою готовность быть в составе Российского государства Нарское общество выразило в следующих предложениях: а) наладить почтовую связь между нарцами и официальными властями России; б) назначить им «начальником русского чиновника и преимущественно военного, который, живя среди них, в Наре, управлял бы ими...»; в) «дать некоторым» нарцам «способ учить грамоте детей своих». Особо подчеркивалось, что этого желает «нарский дворянин Таги Хетагуров»; г) наладить в Нарском обществе российское судопроизводство; д) снять блокаду Цхинвала и открыть северным осетинам дорогу для торговых сделок в Цхинвале.
