Я с улыбкой поклонился внимающей женской аудитории.
— Все долги будут уплачены. Эти добрые люди и их свиные подопечные обретут новую родину на райской планете, купающейся в лучах солнца. Добро побеждает!
В ответ на восторженные овации я поднял сжатый кулак над головой и потряс им в победном салюте. Анжелина заговорила было, но я ее опередил.
— И это еще не все! Вдобавок прямо сейчас сюда мчится наш добрый сын Боливар, дабы распорядиться финансами и механизмом договора!
— Джим… Не может быть!
— Может, любовь моя, очень даже может! Лучась от радости, она подалась вперед и с чувством звонко чмокнула меня в щеку под бурные аплодисменты зрителей. К счастью, она подалась вперед не настолько далеко, чтобы увидеть скрещенные у меня за спиной пальцы обеих рук.
О, только бы так оно было, о силы, правящие вероятностью, сотворите, чтобы ложь во спасение стала явью.
О, пожалуйста, пусть это случится — или Скользкий Джим ди Гриз вправду в глубоком-преглубоком экскременте.
Анжелина задумалась, наморщив лоб, и не без причины. В моем воодушевленном словоизвержении было больше дыр, чем truo[2] в сыре. Я хмыкнул и развернулся, бросив через плечо:
— Извини, некогда чаи распивать. Боливар просил провести для него инвентаризацию корабля. Вернусь без промедления.
Будь у меня совесть, я бы не устоял под гнетом всей своей невинной лжи. К счастью, избрав путь преступления, я благополучно сбросил это бремя с плеч.
Но я в самом деле хотел поглядеть, в каком состоянии пребывает судно. Осмотр я начал с навигационной палубы, мало-помалу подбираясь к машинному отделению. Входя в один шумный отсек за другим, открывая одну облупившуюся дверь за другой, я все больше падал духом. Начать хотя бы с того, что вахту вроде бы никто не нес. Ни на одном из постов не было ни души, лампы либо притушены, либо вообще перегорели. Повсюду грязь. «Роза Рифути» оказалась дырявой космоплавающей лоханкой. Следы экипажа обнаружились лишь на жилой палубе. Распахнув дверь с надписью «ВОШЕДШИЕ БЕЗ РАЗРЕШЕНИЯ БУДУТ РАССТРЕЛЯНЫ», я едва устоял на ногах под напором миазмов протухшей еды, закисшего пота и перегара наркоты. Пинками расчищая путь среди разбросанных подносов и смятых емкостей от напитков, я пробился к койке обтерханного неряхи, курившего зеленый косяк, наслаждаясь скрипучей записью угледобывающе-сталелитейной музыки. Пинком сбив плеер на палубу, я раздавил его каблуком. Подняв голову, небритый меломан буркнул:
— Ekmortu stultulo!
