Не успев толком удивиться своему новому постижению мира, Еврась двинулся к берегу… Господи! Откуда знал он, что здесь именно, в непролазном месиве коряг, трав и лоз, начинается твердый грунт?! И днем не разобрать бы той черты… Уверенно расплескав затхлую воду прибрежья, казак устремился было вперёд, но тут же встал столбом. Мог бы он поклясться, что под блинами-листьями стережёт окно трясины, куда либо молча уйдешь — либо, если поднимешь крик, выволокут тебя прямо на виселицу бело-зеленые.
Что за дар внезапный, волшебный вел в ту ночь молодого казака, что помогало ему играючи обходить и сук торчащий, и алчные шипы, и ямину от вывернутого комля? Ручей-поводырь покинут был за ненадобностью… Да еще как бежал Еврась, без единого шороха, нечеловечьи скоро, стелясь вровень с подлеском, — сущий оборотень-вовкулак! Смешны были ему теперь неуклюжие слепые ищейки, бродившие вокруг: хруст их сапог отдавался Чернецу громом, за тридцать шагов бил. в ноздри запах корешков из чьей-то люльки, хлестал винный перегар…
Совсем было прорезал он лес до реки, теперь для Еврася молочно-мерцавшей, — но тут понеслась навстречу тень существа, столь же быстрого и чуткого, как он сам. Лохматый, с капканными челюстями пес, натасканный ловить беглых холопов, без лая кинулся на парня, лапищами толкнул в плечи… Прежний Еврась, каким жил он до похода к озеру, был бы сейчас опрокинут наземь и взят дюймовыми клыками за глотку — не до смерти, но надежно, пока не явятся хозяева. Сегодняшний — ускользнул винтом так, что собачища споткнулась и мордою пропахала песок.
Не дал ей встать Еврась — Бог весь откуда взятыми, никогда не виданными ухватками безоружного боя ткнул за ухом, ребром ладони добавил по шее… Пес, волка бы шутя одолевший, хлопнулся набок с храпом биясь и корчась.
Не теряя времени и даже не ища своего челнока, Еврась вонзился с берега в реку. Долго-долго не появлялась его голова, словно и под водою мог теперь дышать счастливец…
А на исходе мая, после Николы вешнего, было так…
Гусь жареный, с искусно поднятыми на проволоке, оперенными крыльями и шеей, проследовал на чеканном блюде, высоко поднятый рукою слуги. За ним спешил несомый двоими довольно взрослый поросенок, обложенный белыми и кровяными колбасами. Несли в фарфоровой супнице чернину — суп из гусиной крови с уксусом; щуку фаршированную под хреном; гусиные шейки, начиненные телятиною, салом и грибами. Тащили в чугунной посудине любимый паном раскаленный бигос — тушеную с красным вином капусту, полную кусочков свинины…
