Но он не плакал, а только отступал от нее все дальше, точно прелесть ее его пугала.
— Пойдем же! — повторила она и взяла его за руку.
— Куда? — спросил он тихо, отдернув свою руку.
— Вниз, — ответила она удивленно. — Туда, где зажгли костер.
Но он продолжал смотреть на нее неподвижным взглядом темных, неестественно больших глаз на бледном лице.
— Ты кто? — спросил он, наконец, потому что ни разу еще не видал ее среди приезжих.
И тогда она звонко засмеялась и над его испугом, и над его вопросом, и над всем его странным видом.
И оттого, что она засмеялась, она показалась ему еще прелестней. Она стояла теперь вся освещенная уходящим солнцем.
И все это, все было так хорошо, что его детская душа не смогла вместить в себя такого совершенства…
Он отвернулся, прижался головой к жесткой скале и заплакал, закрыв руками лицо.
Девочка постояла над ним секунду в нерешительности…
Потом быстро побежала назад, и он услышал ее звонкий голосок, кричавший кому-то:
— Он плачет и не идет! Он мальчик, а плачет!
И тотчас послышались взволнованные голоса, показались взволнованные лица, и чьи-то сильные руки, подняв, понесли его вниз к костру.
— Я всегда говорил, что у этого мальчика чрезмерно развито воображение, — сказал бабушке мсье Леви, когда они вернулись домой.
Все дни после поездки в Каррас Миша думал об этой девочке, вспоминая мельчайшие подробности их встречи: и солнечный вечерний свет, и освещенные предзакатным лучом золотистые волосы, и ее звонкий смех, и больше всего синий-синий веселый огонь ее глаз. И хотя он так хорошо все это помнил, ему все-таки казалось, что он видел ее точно во сне, а на самом деле девочки этой и нет.
Но однажды утром после прогулки он вбежал разгоряченный в комнату своих кузин — и смех и какие-то слова замерли на его губах: там, на диванчике, между Машенькой и Агашенькой сидела она, та самая девочка. Он остановился в дверях, точно увидев перед собой чудо своего ожившего сна. Он не мог подойти к ней и не мог убежать. Он так и стоял, не шевелясь, глядя на нее молча своими огромными потемневшими глазами.
— Мишенька! Мишель! — закричали разом все три кузины. — Подойди же сюда! Познакомься!
А он все смотрел на девочку и опять увидал тот же самый чуть-чуть насмешливый и веселый синий огонь в ее взгляде. И он убежал.
Ах, как потом смеялись над ним все, кому кузины рассказывали о его испуге!
Но он не смеялся. Он только бледнел и убегал куда-нибудь подальше от этих взрослых, которым иногда так трудно бывает объяснить некоторые вещи… А в особенности те, которых не понимает хорошенько и он сам!
