Прозрение пришло как только взгляд коснулся держателей навесного вооружения. Пустые, почти все пустые! Ни бомб, ни подвесных пушечных установок, ни кассет с НУРСами. Лишь под каждым крылом по одной изящной, тонкой как игла, белоснежной стреле. Глядя на их хищные стремительные силуэты, я слегка оторопел. Ракеты класса «воздух-воздух»! На кого, в черта, мужики собираются охотиться? Спросить не успел, Хватов опередил меня. Его сухой голос заскрежетал в моих барабанных перепонках.
– Семерка, слышишь меня?
– Слышу нормально.
Закончив разворот, я пристроился справа от группы. На высоте три с половиной тысячи метров мы двинулись вдоль российско-грузинской границы.
– Так что там у вас? – Мне надоели обгрызенные фразы и многозначительные вздохи. Я сгорал от нетерпения и любопытства.
– Нам приказали завалить…
– Кого?
– Тебя, семерка! – Хватов выдавил из себя ответ, как будто это было признание, вырванное под пыткой.
– Меня?! – Не удержавшись, я нервно хохотнул. – Да вы что, сдурели?
– Приказ четкий и однозначный. Без твоей головы, Петрович, нам хоть не возвращайся.
Ах ты мать твою за душу! Используя самые отборные перлы ненормативной лексики, я старательно сжигал в себе ярость и боль. Это сложно, очень сложно. Ведь выходит, я приговоренный, стоящий под дулами расстрельной команды. Господи, боже мой, но как же так! Ведь всего минуту назад я считал себя героем! И вдруг бац, мир перевернулся, сошел с ума. Из грязи да в князи… вернее даже не так, еще круче – из князи да в покойники! Почему? Кто судил меня? Кто вынес смертный приговор и за что?
Неожиданно пришло озорение. В памяти всплыли слова: «Приказы здесь отдает генерал Патерсен. Он здесь начальник, командир, царь и бог». Ах, вот оно что! Вот откуда, значит, растут ноги. Янки заимели зуб на неожиданного союзника России. Это логично. Но не круто ли взяли? Я же не бумажная салфетка, которой можно подтереть жопу! Я заслуженный украинский летчик. Мое слово, мой авторитет еще кое-что значат. Мы еще посмотрим кто кого!
– Соколы, на связь! – во мне вновь взыграл боевой дух. – Я кажется придумал.
– Семерка, что делать-то будем?
– Я стрелять не буду! – категорично заявил вмешавшийся в разговор Петрик.
– Не дрейфь, пятый! Не придется тебе стрелять. Возвращаемся на базу. Все вместе. – Своим уверенным голосом я старался успокоить товарищей. Представляю, как их сейчас колотит, как пусто и тревожно в их душах.
– Нам запрещено. С тобой, семерка, запрещено. Если не выполним приказ, обещали отдать под трибунал. Всех троих.
