* В то время это был, пожалуй, оптимизм преждевременный.
(Примеч. 1923 г.)
Социализм стремится к тому, чтобы каждый ценный для •общества работник — в особенности работник, дающий творческие ценности, — был поставлен в совершенную независимость от каких бы то ни было случайностей рынка. Социализм рассматривает каждого отдельного человека — и со стороны экономической и со стороны духовной, то есть с тех двух сторон, которых мы только что коснулись, — как общественную ценность, как общественный орган, к которому должно поступать определенное питание, как оно поступает к нашему уху, глазу, языку; в этом случае художник может вольно функционировать, развертывать те наклонности и те дарования, которые у него есть и которые служат для гигантского духовного обихода всего человечества.
Конкретно говоря, всякий человек, который признается художником, которого художественная среда, свободно, вольно организованная, признает за своего собрата, тем самым должен получить право на достаточное существование, которое позволило бы ему, совершенно не заботясь о своем материальном бытии, целиком отдаться творчеству. К этому мы должны неуклонно стремиться.
По мере того как мы будем получать силы, мы должны будем учащуюся молодежь и художников, окончивших школу и выходящих на жизненный путь, а также зрелых мастеров, маститых художников переводить на положение обеспеченных членов общества, которым, как птицам на дереве, говорят: «Пой, как твой внутренний голос тебе велит, не заботясь о завтрашнем дне». Это та постановка вопроса, которая сама собой вытекает из нашего социалистического плана. Чем больше мы будем его осуществлять, чем полнее будет наша победа, тем полнее будет победа художника над рынком, над заказчиками, тем свободнее будет литься художественный источник из человеческого сердца.
Но одной свободы мало, свобода сама по себе есть понятие отрицательное или, вернее, ничего положительного в себе не заключающее. Еще Ницше сказал: «Свобода, свобода — говоришь ты, брат мой; но для чего свобода?» Это совершенно верно. Я могу быть свободным, у меня руки и ноги не связаны, по я могу пойти налево или направо, совершить подвиг или устроить пакость, — и из этого следует, что свобода не всегда есть нечто положительное; освободить сумасшедшего или человека с преступными наклонностями — это вряд ли хоть в какой–нибудь мере поступок правильный.
Новое общество, социалистический строй не только освобождает художника — он дает ему совершенно определенные импульсы. Если я сказал, что художник должен быть свободным, то это не значит, что он свободен в метафизическом смысле этого слова. Когда мы говорим, например, в чисто физических терминах, что данный человек свободен, то из этого не следует, чтобы он мог теперь летать без крыльев или чтобы ему теперь удобнее было ходить на четвереньках — нет, физическая свобода заключается в том, что человек может вести себя, как велит ему естественный строй его организма. «Человек свободен» — это не значит, что он волен обзавестись четырьмя ушами, четырьмя глазами, его существо по–прежнему будет определено всем прошлым человеческого рода, которое до мельчайших деталей сформировало то, что мы называем человеческим обликом.
