Однако сообщить Гитлеру то, что касалось фон Лееба, было своевременно. Вопроса фюрера, почему об этом ему не доложили раньше, Гиммлер не боялся — у него был заготовлен десяток совершенно удовлетворительных ответов, включая и тот, что уличающие сведения об интригах фон Лееба удалось получить лишь недавно.
Гитлер принял Гиммлера в гостиной. Когда тот вошел, он стоял у окна и задумчиво глядел на снежные шапки гор.
Светила луна, и в неярком ее свете и горы и лежавший в глубокой лощине Оберзальцберг были прекрасны.
Гитлер стоял в своем тирольском крестьянском костюме, делая вид, что не слышит шагов Гиммлера. Это была его любимая игра: в этой комнате каждый заставал фюрера у широкого, почти во всю стену, окна, в глубокой задумчивости созерцающим горы.
— Хайль, мой фюрер! — негромко произнес Гиммлер, останавливаясь посредине гостиной.
Несколько мгновений Гитлер делал вид, что не в силах оторваться от чего-то, видимого лишь одному ему, потом потянул за ручку справа от окна — пришел в движение шарнирный механизм, поползли створки, сужающие окно до обыкновенных размеров, — и лишь затем повернулся и спросил:
— Что нового в Берлине?
Не дожидаясь ответа, указал Гиммлеру на стоявшие полукругом у низкого столика кресла и сам опустился в одно из них.
Рейхсфюрер СС сел, привычным жестом снял пенсне, вынул из кармана ослепительной белизны платок — он был помешан на чистоплотности и менял свои платки по нескольку раз в день, — протер пенсне, укрепил его снова на переносице.
— В Берлине все спокойно, мой фюрер, — произнес он монотонным, бесцветным голосом.
— Ты прибыл в «Бергхоф» только для того, чтобы сообщить мне об этом? — задал новый вопрос Гитлер и настороженно посмотрел на Гиммлера.
— Нет, — спокойно ответил Гиммлер. — Но я не видел фюрера уже две недели, и естественно, что моим главным желанием было…
— Сейчас не время для сантиментов, — оборвал его Гитлер. И добавил весомо и многозначительно: — Я занят войной. Тридцатого сентября я начинаю генеральное наступление на Москву. Необходимо позаботиться о том, чтобы русские не пронюхали о моем замысле до тех пор, пока уже ничто не сможет им помочь. В эти дни любое проникновение вражеских шпионов в наше расположение, любое упоминание в письмах о предстоящем наступлении особенно опасно.
— Шпионы… — задумчиво повторил Гиммлер. И, пристально глядя на Гитлера, сказал: — Опыт работы по обеспечению безопасности государства, мой фюрер, привел меня к печальной мысли, что мы должны проявлять бдительность не только в отношении явных врагов национал-социализма, но и тех, кто, будучи облечен вашим доверием, тем не менее заслуживает пристального внимания.
