– Нет! как хочешь, а что-нибудь тут есть! Петр Иваныч – он прозорлив!
Но Прокоп, который только что перед тем запихал себе в рот огромный кусок колбасы, сомнительно покачивал головой.
– Вот разве что, – наконец произнес он, – может, новых местов по этому случаю много откроется. Вот это – так! против этого – не спорю!
– Зачем же тут места?
– А как же. Наверное, пойдут счеты да отчеты, складки да раскладки, наблюдения, изыскания… Одних доносов сколько будет!
– Гм… а что ты думаешь! ведь, пожалуй, это и так!
– Верно говорю. Сначала вот земство тоже бранили, а теперича сколько через это самое земство людей счастливыми себя почитают!
– Что же! если даже только места – ведь и это, брат, штука не плохая!
– Что говорить. И я в раскладчики пойду, коли доброе жалованье положат!
– А я доносы буду разбирать, коли тысячи две в год дадут! Стало быть, черт-то и не так страшен, как его малюют! Вот ты сюда прибежал – чуть посуду сгоряча не перебил, а посмотрел да поглядел – ан даже выгоду для себя заприметил!
Прокоп молча перебирал пальцами, как будто нечто рассчитывал.
– С тебя что возьмут? – продолжал я, – ну, триста, четыреста рублей, а жалованья-то две-три тысячи положат! А им ведь никогда никакого жалованья не положат, а все будут брать! все брать!
– И так-то, брат, будут брать, что только держись! Это верно.
– Ну, вот видишь ли!
Беседуя таким образом, мы совершенно шутя выпили графинчик и, настроив себя на чувствительный тон, пустились в разговоры о меньшей братии.
– Меньшая братия – это, брат, первое дело! – говорил я.
– Меньшая братия – это, брат, штука! – вторил Прокоп.
И – странное дело! – ни мне, ни Прокопу не было совестно. Напротив того, я чувствовал, как постепенно проходила моя головная боль и как мысли мои все больше и больше яснели. Что же касается до Прокопа, то лицо его, под конец беседы, дышало таким доверием, что он решился даже тряхнуть стариной и, прощаясь со мной, совсем неожиданно продекламировал:
В надежде славы и добра
Иду вперед я без боязни!
– Так-то, брат! – завершил он, – надо теперь бежать домой да письма писать. А то ведь и место наметишь, а его у тебя из-под носа выхватят!
* * *
Несмотря на будничный исход, разговор этот произвел на меня возбуждающее действие. Что, в самом деле, кроется в этом самообкладывании? подкоп ли какой-нибудь или только внезапный наплыв чувств?
"Или, быть может, – мелькало у меня в голове, – дело объясняется и еще проще. Пришло какому-нибудь либералу-гласному в голову сказать, что налоги, равномерно распределяемые, суть единственные, которые, по справедливости, следует назвать равномерно распределенными! – другим эта мысль понравилась, а там и пошла пильня в ход".
