Поразительна также и смысловая наполненность текстов. Например, в книге есть глава беседы Иисуса Христа (Назарянина) с Понтием Пилатом, и сравнивая этот текст со второй главой “Мастера и Маргариты” Михаила Булгакова, его можно признать более содержательным по глубине мыслей, но все же уступающим булгаковскому в художественной образности.
В качестве примера приведем один из фрагментов.
«…— Как вижу, тебе пришлось несладко в эту ночь. Чего добиваются от тебя эти люди?
— О, это такая малость, прокуратор, что даже не стоит…
— В твоих словах слышится ирония, Назарянин. И все же?..
— Они требуют, чтобы я отрекся от всего того, что я говорил, чему учил людей, а попросту — от себя самого. Ведь если нет мыслей, нет дел, значит, не существовало и человека. А это не по мне. Ведь я жил, я ходил по земле, учил людей добру и не думаю, что это учение было ложным, ибо добро — всегда истинно.
“Мудрено, — отметил прокуратор, — однако же, в его словах нет ничего такого, за что можно было бы зацепиться, чтобы отправить его к праотцам, а ведь именно этого, судя по всему, добивается Его Святейшество”.
Играя свернутым в трубку пергаментом, Пилат подошел к окну. Постоял немного, наблюдая за суетящимися во дворе посланцами Кайафы. Вернулся к столику, налил в кубок вина, отпил глоток. Все эти бесцельные на первый взгляд действия прокуратора были на самом деле ничем иным, как мучительными размышлениями о выходе из Миносского лабиринта, куда впервые за всю жизнь его загнал святейший правитель Иерушалайма.
— Теперь о твоем учении, Назарянин. Так ли уж оно безобидно, как ты говоришь? Ведь ты святотатствовал, грозясь разрушить Храм, стоящий на главной Иерушалаймской площади. Так ли это?
— Да, я говорил подобное, прокуратор.
Пилат от неожиданности расплескал вино, и по пергаменту медленно растеклись кровавые пятна.
— Так значит, говорил? Что ж, в каждом вымысле есть доля правды. — Пилат поставил недопитый кубок на стол и присел рядом на низенький пуф.
— Выслушай меня, прокуратор, — проговорил арестант.
— Я для этого и нахожусь здесь, — натянуто ответил прокуратор, подперев дергающуюся щеку ладонью.
— В синедрионе мне не удалось сказать всего того, что я хотел, да, впрочем, это было бы бесполезно. Вряд ли эти люди смогли бы понять меня. Они, словно замшелые пни, перечитывают день за днем священные строки, ни слова не понимая в них или же истолковывая на свой лад по мере выгоды для себя, и совершенно не понимают того, что застой в мыслях более губителен, чем застой телесный.
