Исповедь | страница 104



Помолчал и вдруг объявляет:

- Не люблю я тебя, монах!

- За что?

- Не знаю... Не русский, что ли, ты? Нехороший...

В другое время я рассердился бы на него, а тут - молчу. И как-то обессилел вдруг, устал до смерти.

Ночь вокруг и лес. Между деревьев густо налилась сырая тьма и застыла, и не видно, что - дерево, что - ночь. Блеснёт сверху лунный луч, переломится во плоти тьмы - и исчезнет. Тихо. Только под ногами ветки хрустят и поскрипывает сухая хвоя.

Не боится мальчик правду сказать. Все люди этой линии, начиная с Ионы, не носят страха в себе. У одних много гнева, другие - всегда веселы; больше всего среди них скромно-спокойных людей, которые как бы стыдятся показать доброе своё.

А Костя шагает по тропе, тихо светит мне его белая голова. Вспоминаю житие отрока Варфоломея, Алексея божия человека и других. Не то... Думы мои, словно кулики по болоту, с кочки на кочку прыгают.

Спрашиваю мальчика:

- Ты читал жития святых?

- Маленький был - читал. Мать заставляла. А что?

- Нравятся тебе божий угодники?

- Не знаю... Пантелеймон - нравится, Егорий тоже. Со змием дрался. Не знаю я - какая людям радость, коли десятеро из них святы стали?

Растёт Костя на моих глазах.

- Ежели, - говорит, - царская или богатого дочь во Христа поверит, да замучают её - ведь ни царь, ни богач добрее к людям от этого не бывали. В житиях не сказано, что исправлялись цари-то, мучители!

Потом, помолчав, говорит:

- Не знаю тоже, на что Христу муки нужны были. Пришёл он горе победить, а вышло...

Подумал и добавил:

- Ничего и не вышло!

Обнять захотелось мне его: жалко Костю, и Христа жалко, и тех людей, что остались в посёлке, - весь человеческий мир. И себя. Где моё место? Куда иду?

Редеет тьма короткой летней ночи, сквозь ветви сосен ручьями льётся сверху тихий свет.

- Ты не устал, Костя?

- Я? - говорит мальчик бодро. - Нет. Я люблю ночью ходить, будто сквозь её проходишь, как особенную страну.

На рассвете мы с ним легли спать. Костя в сон, как в речку, нырнул, а я в мыслях моих хожу, как нищий татарин вокруг церкви зимой. На улице вьюжно и холодно, а во храм войти - Магомет не велит.

К утру что-то надумал и, когда мальчик проснулся, говорю ему:

- Ты прости, что зря шагал со мной, - не пойду я в скит, не хочу прятаться!

Он же серьёзно взглянул и замечает:

- Да ты уж спрятался!

И, помахивая веткой, не смотрит на меня.

- Ну, прощай, голубь!

Кивнул головой:

- Прощай!

Пошёл я прочь. Оглянулся - стоит он меж деревьев, провожает меня.