Иванов огорчённо осматривал своё тело и молчал.
- Конечно, я... хватил через край, как говорится, - пониженным и грустным тоном начал он.
- Но это было искренно? - подсказал ему чёрт.
- Вовсе нет! - снова возмущаясь, крикнул Иванов. - У вас отвратительная манера разговаривать. Ведь вы прекрасно знаете, что во всех этих забастовках, беспорядках и прочих ужасах я ни при чём... И если иногда... что-нибудь говорил... немного резко... может быть... так это среди своих и в состоянии запальчивости и раздражения! А вы мне навязываете роль провокатора...
- Нет! - сказал чёрт. - Но я думал, что так называемый честный человек...
- Ну да! Честный человек - это человек разумный! - внушительно сказал Иванов, поднимая вверх правую руку. - Вы... просто политически незрелы и, не понимаете моей программы... А между тем она ясна, она вполне определённа: идею равенства я признаю, но - солдат должен быть солдатом, почтальон почтальоном, и больше ничего! Вы поняли?
- О, да! - сказал чёрт. - Очень остроумно...
- Равенство людей не должно отрицать порядка, а для порядка необходима армия... и ещё многое... Свободу должен регулировать разум, а представитель его - кто?
- Вы? - спросил чёрт.
Иван Иванович скромно потупил глаза и продолжал:
- Женщина равна мужчине, но было бы преждевременно признать её таковой...
- Разумеется! - сказал чёрт.
- И если я говорил иногда о революции, то всегда прибавлял: её необходимо совершить мирным путём... вот! Я никогда не был революционером...
- А на съезде вы себя назвали таким именем! - заметил чёрт.
- Но - не в смысле аграрных беспорядков! - огорчённо возразил Иванов. - Я революционер, но только... не теперь... то есть не здесь... я "революционер в области права"... но не могу же я отрицать право собственности!
И, тяжело вздохнув, Иванов потёр руками бёдра.
- Итак, - сказал чёрт, - это не вы сделали революцию?
- Поймите меня, - страдающим голосом сказал Иванов, - всё, что в ней есть разумного, сознательного, - это моя работа, всё стихийное, бессознательное - работа крайних партий... это так просто!
- Значит, правда, - сказал чёрт, - что пролетарий сам завоевал свободу?
- У вас совеем нет логики, мой дорогой! - с досадой сказал Иван Иванович. - Как мог сделать это пролетарий? Когда он заикался о свободе, в него стреляли, и он... исчезал. А я... разве я мало ходатайствовал во всех инстанциях, от участка до сената, о необходимости разрешения свободы? Я писал об этом, я говорил, я направлял молодёжь на борьбу за свободу... но я всегда ей говорил - борись миролюбиво! Я, наконец, устраивал банкеты - вы помните? - публичные банкеты, на которых я вполне открыто говорил, что пора уже... и прочее! Однако - в меня никогда не стреляли, - значит, я пользовался в глазах правительства престижем и - отсюда ясно - значит, именно мой голос сделал всю эту музыку. Я вёл себя всегда корректно и с полным уважением к чужому мнению. В ту пору, когда было не принято пить за конституцию, я скромно поднимал бокал свой "за неё!" - и все понимали, о ком идёт речь. Но допустим, что пролетарий тоже... помог делу освобождения страны... допустим! Что же из этого следует? Может ли он воспользоваться дарами свободы? Вот вопрос!
