Я пыталась спрятать расквашенный нос, но он заметил следы побоев и удивленно спросил:
– Что с тобой стряслось?
– Запнулась и упала, – находчиво придумала я.
Отец не услышал мой ответ, потому что мысли его были погребены в работе. Он кивнул, пробубнив «хорошо», и прошуршал тапками в зал. Надев домашнюю обувь, я прошла за папой. Меня трясло от бешенства, перед глазами стояла картина мечущихся в воздухе портфелей. Хотелось немного отвлечься и выпустить пар.
– Папа, что такое «блядь»? – спросила я звонко, с интересом глядя в спину сидящего за столом родителя. Я была развитой девочкой и давно знала, откуда берутся дети, как именно их «делают» и что такое падшая женщина. Я решила надеть маску маленькой девочки и послушать, какое объяснение прозвучит из уст дорогого мне человека, потому что считала: мой папа тоже причастен к произошедшему. Иван Павлович покашлял, отхлебнул горячего чая и через внушительную паузу подошел ко мне.
– Зачем ты интересуешься? – спросил он растерянно.
– Для общей информации, – деловито заявила я.
Глаза его были круглые, как два блюдца. Я даже видела в них свое отражение. Меня смешила отцовская беспомощность, но я терпеливо ждала ответа на важный вопрос.
– Понимаешь, дочь, – папа растягивал слова. – Бывают такие женщины… Они не очень плохие… но живут не совсем правильно. Не надо о них думать! Это чужие тети, с которыми не стоит общаться.
Естественно, набор слов, произнесенный интеллигентным Иваном Павловичем, не удовлетворил меня.
Я почесала разбитый нос и беззаботно произнесла:
– А мальчишки сказали, что блядь – это моя мама.
Отец снова закашлял и заморгал быстро-быстро, словно ему в глаза залетело десять мошек.
– Не слушай никого! Никого! Слышишь меня, дочь?! Твоя мама – хорошая женщина. Только она запуталась!
– Почему запуталась?
Папа всплеснул руками и сел напротив меня на корточках. Теперь я смотрела на него сверху вниз.
– Дочь, ты у меня большая и… не спрашивай меня, пожалуйста! – произнес он с тоской. Слезливые глаза папы стали плохой традицией. Он выглядел удрученно. Но я жалела его. Улыбнувшись, прижала его голову к себе.
– Не переживай, папа. Я уже все понимаю. Только хочу попросить у тебя разрешения.
Иван Павлович отстранился и посмотрел на меня серьезно, будто я была взрослая, а не он.
– Если меня станут обижать, можно я буду отбиваться?
Папа чмокнул меня в разбитый нос и сказал дрожащим голосом:
– Доченька, давай договоримся! Если тебя станут обижать, всегда давай отпор!
