– Я прошу тебя, иди домой! Я должен поговорить с дочерью.
– Хорошо, – сказала она недовольно и, звонко чмокнув смущающегося папу, умчалась в спальню одеваться. Я проводила кровожадным взглядом папину радость и молча уставилась на него, ожидая разъяснений.
– Сядь! – резко сказал отец.
Тон родителя смутил меня, от неожиданности я даже подавилась воздухом. Слезы снова полились из глаз моих, и я медленно и скорбно проследовала к дивану.
Утирая слезы краешком рукавов свитера, я наблюдала за маятником-папой. Расправив спину, он величественно ходил передо мной в раздумье, как богатырь. Я не узнавала Ивана Павловича. Хлопнула дверь, возвещая о том, что папина подстилка ушла. Он словно по сигналу остановился и обратился ко мне с вопросом:
– Ты меня осуждаешь?
– Нет, – ответила я отрешенно. – Давно?
– Недавно.
– А как же мама? – выдавила я, всхлипывая.
– У мамы своя жизнь. А у меня теперь своя. Ах, Аленка, если бы ты знала, если бы только знала! Мне хочется летать.
– Это про нее ты говорил? – разочарованно поинтересовалась я, вспомнив наш незаконченный разговор о папиной влюбленности.
– Да, про нее.
– Но как? Когда?
– Я был ее репетитором, – признался Иван Павлович и смутился, как дитя невинное.
– У нее не хватило денег, чтобы оплатить уроки? – съязвила я, но поймав беспокойный взгляд отца, быстро реабилитировалась: – Шутка. Просто, странно это! Голубева… Папа?!
– Мариша – она…
Я резко встала, прервав его восхищения волшебной молоденькой любовницей. Нет, я отца не осуждала… Просто неправильно это как-то… Я принимала разницу в возрасте между сексуальными партнерами, но в разумных пределах! Не должно быть вот так: чтобы юная особа с молодым упругим телом сидела рядом с… «Стоп! Это же твой папа!» – кричал мой разум.
– Мариша. Такая трогательная… Девушка с грустными глазами. Она же моего возраста! – возмущалась я.
Богатырская осанка исчезла, и передо мной возник старый Пень, безгранично одинокий муж пчелки Майи, которая работала в ночную смену и жужжала над командировочными цветками, собирая сексуальную пыльцу – удовольствие. Папа смотрел на меня беспомощно и жалобно. Я ощущала, что он искал поддержки, и, немного помявшись, взяла его за руку и усадила рядом с собой на диван.
– Я знаю, что она меня моложе, но мне с ней хорошо, – пролепетал он.
Мне пришлось выслушивать о том, как она в ореоле света вошла в его жизнь, и как они впервые коснулись друг друга, ощущая электричество, и как он из старика превратился в молодого мужчину. Затем рассказал о первом свидании и о прекрасной ночи, когда Марина осчастливила его по-настоящему. В какой момент нашего разговора вошла мать, я и не заметила, потому что отвернула голову от папы: он так глупо выглядел и подрывал свой отцовский авторитет в моих глазах. Голос его звенел, словно колокол, возвещающий о благой вести. Я слушала его исповедь, подавляя рвотные позывы.
