Он уже представил, сколько мороки и объяснений ему теперь предстоит с теми как раз, кто до славы охоч.
— Скажи, пожалуйста, Крамской, — начала Алена Робертовна довольно робко, — как ты все-таки догадался, что я… — Она хотела усмехнуться, но усмешка не получилась, Алена Робертовна смогла лишь пожать плечами. — Что я… не виновата?
И тут Сережа извлек уже хорошо знакомый нам конверт, а из конверта половину журнальной страницы, которая тщательнейшим образом была восстановлена при помощи клея и тонких полос прозрачной полиэтиленовой пленки.
Я не берусь передать чувства, с которыми Алена Робертовна взяла зеленоватый листок. Скажу лишь, что руки ее крупно дрожали, и казалось, будто листочек тот ожил и собирается улететь в жаркие страны.
Уже через несколько мгновений она узнала страницу из своего журнала и узнала почерк Татьяны Николаевны. Но не стала ее рассматривать, как это в свое время делал Сережа. На нее вдруг нахлынули видения. Ей казалось, что она видит и весь журнал, лежащий в каком-то письменном столе. И если она еще сосредоточится, то сумеет рассмотреть и лицо девочки, которая сидит за этим письменным столом и что-то напряженно читает.
Однако хватит! Что за странные картины, что за выдумки.
Так сказала себе Алена, которая твердо решила начать новую жизнь — более строгую и четкую, более похожую на жизнь завуча Людмилы Ивановны.
— А скажи, пожалуйста, как это к тебе попало?
Сережа готов был к такому вопросу. Без видимых запинок он воспроизвел Танин рассказ, везде заменив имя Садовничьей на свое. И только про семь рублей ни слова. Почему? Да потому, что он верил: эти деньги украдены, чтобы просто стали заметны клочки журнала. То есть он верил, что это не настоящая кража. И в то же время не очень верил… Поэтому он сперва сам хотел разобраться, сам, не впутывая в эти сомнительные дела взрослых.
Так часто бывает. Взрослые говорят: «Детям этого знать не надо!» А ребята думают в каком-то важном деле: «Только б взрослые не узнали!»
Эх, побольше бы мы доверяли друг другу, попроще было бы и жить!
Итак, Сережа взялся излагать свою честную полуправду. А семь рублей сумел замаскировать.
Но совсем неожиданно он выговорил такое, в чем и себе не хотел признаваться:
— Тогда она вынула у Мироновой кошелек, положила туда… — И замолчал.
— Кто это «она»?
— Это… преступник…
— А почему ты сказал «она»?
— Честное слово, не знаю! — Сережа посмотрел на свою учительницу совсем не демоническим взором. — А зря неохота подозревать!
