- Н...ничего не нужно! Врёте вы всё мне! Али я ребёнок? Ничего не нужно! Думал я об этом. Гадость! Фу! бросить нужно, бросить!
- Голубчик мой, что ж я могу сделать? - спрашивала она тихим, умиротворяющим тоном, всё более пугаясь и всё более склоняясь над ним.
Теперь он сидел, откинувшись на спинку стула, и, ухватившись одной рукой за подоконник, другой делал резкие жесты и вытирал своё воспалённое гневом и почему-то вспотевшее лицо.
- Сделать! сделать!.. Бросить всё это! Гнать всех! вон!.. к чёрту!..
- Ты не кричи... услышат... не кричи. Давай, поговорим ровненько. Ну, подумай...
- Не хочу. Я уж думал.
- Да нет, ты погоди...
И, собрав всю свою храбрость, она поймала его руку, а так как сесть было ей не на что, то опустилась перед ним на колени.
- Ни в какую работу я не гожусь, и никто меня не возьмёт, потому что у меня такой билет... - раздельно начала было она.
- Э!.. - и он, сделав нетерпеливое движение, вдруг поражённый какой-то мыслью, застыл, наклонился к ней и, молча, пристально взглянув ей в глаза, вдруг спокойно и твёрдо сказал:
- Вот что, пойдёшь за меня замуж? Пойдёшь? Пойдёшь? Пойди!.. а? Пойди!.. Я тебе... я тебя... - Его голос спустился до робкого шёпота и оборвался.
Она откинулась назад, широко раскрыв глаза, и вдруг вскочила, обняла его и зашептала сквозь слезы:
- Милый... голубчик!.. Меня-то замуж... меня-то... за тебя!.. Ах ты!.. за тебя... я замуж!.. Смешной ты... ребёночек ты...
И она, странно смеясь и вместе с тем плача, стала его целовать, крепко охватив его шею руками.
Это для него было ново, и он сначала только прислушивался к тому, как кровь, кипящей струёй пробегая по его жилам, сладко туманила его, а потом, конечно, увлёкся и, жадно стиснув её руками, прижал к себе, задыхаясь, пытаясь что-то выговорить и без числа целуя её лицо своими жаркими и жадными губами...
В окно взглянули первые лучи солнца и наполнили комнату нежным, розовым светом.
Павел проснулся первый. В комнате было душно, ослепительно светло и тихо, только издалека откуда-то доносился глухой, смутный шум. Солнце смотрело Наталье в лицо. От этого она плотно сжала веки и нахмурили брови, недовольно подняв верхнюю губу, что делало её капризной и строгой, а раскрасневшиеся щёки заставляли его думать, что она не спит, а притворяется. Её русые волосы растрепались во сне и легли вокруг всей головы лёгкими, красиво взбитыми прядями... Одно пухлое белое плечо было обнажено, и тонкие розовые ноздри вздрагивали от дыхания... Вся она как-то просвечивала на солнце и блестела.
