У ее старшей дочери Лавинии, которой, похоже, столько же лет, сколько и Мод, чудные волосы, каштановые, шелковистые, вьющиеся. Она капризная, избалованная девчушка, и отец явно купил этого ангела по ее настоянию. Ричард чуть не поперхнулся, услышав это. И на девочке было черное платье, отделанное траурным крепом, — вещь вульгарная и ненужная для ребенка ее возраста.
Мод, конечно, сразу же влюбилась в эту девочку. Когда мы все вместе обходили кладбище, Лавиния все время прикладывала к глазам платочек с черной оборочкой, а стоило нам оказаться у могилы маленького мальчика, умершего пятьдесят лет назад, как она разрыдалась. Мне остается только надеяться, что Мод не будет копировать ее поведение. Мне такие глупости невыносимы. Мод — девочка очень благоразумная, но я видела, как она старается подражать своей новой знакомой. Они исчезли вместе — Господь знает, что у них было на уме. Они появились снова уже лучшими подружками.
Сомневаюсь, что мы с Гертрудой Уотерхаус могли бы стать подругами. Когда она в очередной раз повторила, как ее опечалила смерть королевы, я не сдержалась и сказала, что Лавиния, похоже, очень даже наслаждается трауром.
Гертруда несколько мгновений помолчала, потом заметила:
— Какое у вас миленькое платьице. Такой необычный голубой оттенок.
Ричард фыркнул. Мы с ним полаялись из-за моего платья. Откровенно говоря, теперь я и сама была смущена своим выбором — выйдя из дома, я не встретила ни одного взрослого человека, одетого не в черное. Мое платье было темно-синим, но в нем я все же выделялась из толпы гораздо сильнее, чем это входило в мои намерения.
Я решила быть откровенной.
— Да, я подумала, что черный — не очень подходящий цвет в честь королевы Виктории, — объяснила я. — Теперь многое меняется. При ее сыне все будет иначе. Я уверена, Эдуард будет превосходным королем. Он довольно долго ждал.
— Слишком долго, если уж хотите знать мое мнение, — сказал мистер Уотерхаус. — Бедняга — лучшие его годы уже позади. — Вид у него был сконфуженный, словно он сам удивился тому, что высказал свое мнение.
— Но не в том, что касается дам, — парировала я, не в силах противиться искушению.
— Боже мой! — в ужасе произнесла Гертруда Уотерхаус.
— Бога ради, Китти! — прошипел Ричард. — Моя жена всегда говорит вещи, которые говорить не следует, — извиняющимся тоном сказал он Альберту Уотерхаусу, на что тот выдавил из себя смешок.
— Ничего страшного. Она наверняка компенсирует это чем-то другим, — сказал он.
