Когда перед нами встает проблема, когда мы беспокоимся, то не анализируем ее. Я беспокоюсь о жене, когда она выезжает на шоссе в своей машине, и не потому, что она плохо ее водит, а потому, что на дорогах погибает больше людей, чем в боевых действиях. В уме я рисую картину прощания, когда она выезжает со двора, а несколькими часами позже слышу «внутренним ухом» звонок телефона. Поднимаю трубку и слышу, как кто-то говорит: «Ваша жена попала в аварию и не выжила». За сотую долю секунды в уме проносятся ужасные сцены церемонии в морге и похорон. Я несу гроб и думаю, как проведу остаток жизни без жены. Сцены появляются и исчезают так быстро, что мы не воспринимаем их как сцены. Однако мыслим при этом картинками.
На суде мне часто приходится вызывать на свидетельское место экспертов, которые тоже говорят абстракциями. Им удобно скрываться за стенами своего интеллекта, в обманчивой атмосфере иллюзорности. Таким экспертам я неизменно отвечаю: «Погодите минутку. Дайте мне пример», то есть прошу их рассказать историю. Я не могу понять язык, украшенный абстракциями, – и никто не может, если этими холодными, как камень, словами нельзя нарисовать картинку.
Подготовка вступительнойречи. Я прежде всего начинаю готовить вступительную речь (вместе с заключительным словом, которое, как мы увидим, совсем на вступительную речь не похоже). Каким образом? Ввожу слово за словом в свой компьютер. Прочитаю ли я ее? Нет. Запомню ли наизусть? Нет. Я включаю другой компьютер – свой ум. Если ум – старую, сухую губку – не напитать творческой энергией, словесными картинками, мощными глаголами действия, то мы не получим хороших результатов. Мы собираемся говорить спонтанно, так и нужно делать, вряд ли мы найдем спонтанность в сухой губке. Но если пропитать ее творческой подготовкой, спонтанная речь польется, едва мы надавим на эту губку. Меня иногда спрашивают, почему я так непосредственно и так авторитетно говорю о том-то и о том-то. Потому что на протяжении более чем пятидесяти лет я варился в этой обстановке, а кроме того, полностью подготовил историю дела, которое представляю.
В нашем уме хранится масса пустякового хлама. Если его можно было бы вынуть и сложить, получилась бы грандиозная куча мусора. Содержимое ума нельзя ни классифицировать, ни индексировать. Чтобы сделать доступным известное нам, нужно заполнить компьютерную память ума текущей историей, чтобы она находилась наверху. Нам нужно обеспечить ее индексом, контурами и формой, которые сделают вступительную речь доступной в тот самый момент, когда мы встанем, чтобы произнести ее. Если мы знаем историю вдоль и поперек, если продумали ее, написали, переписали и с героическим упорством переписали опять, то обязательно будем говорить спонтанно. Мы не декламируем заранее заученную речь, не читаем с бумажки. Мы просто запустили компьютер с историей, включающей основные идеи, начало, середину и конец, и, полагаясь на способность ума рассказывать волнующие и захватывающие истории, произносим вступительную речь, которая принесет нам победу. В качестве побочного эффекта подготовки мы избавились от излишка страха, заменив его нетерпеливым желанием рассказать нашу историю.
