Само собой разумеется, что, когда защитник имеет дело с умным и развитым человеком, он должен предоставить ему полную свободу относительно его поведения на суде. В других случаях следует путем предварительной беседы с обвиняемым уяснить себе, какое впечатление может он произвести на присяжных. Человеку дерзкому и озлобленному надо разъяснить, что каждое грубое слово, всякая резкость по отношению к участникам процесса может отразиться и на ответе присяжных и на мере наказания, избираемого судьями, надо внушить ему необходимость быть вежливым и разъяснить, что, если он не может сдерживаться, ему выгоднее молчать. С неловким, с неудачником никакие предварительные указания ни к чему не приведут; этих приходится предоставить их вероломной судьбе; зато надо с удвоенным вниманием следить за их вопросами и ответами и, когда можно, немедленно поправлять их оплошность новым вопросом свидетелю или прямым указанием присяжным на то, что подсудимый сам вредит себе. Когда невозможно ни то, ни другое, можно коснуться этого в речи, если только не осторожнее умолчать. Если внешность и свойство речи подсудимого располагают в его пользу, если он молчит по застенчивости или растерянности, защитник должен следить за тем, чтобы ему не только формально, но и на самом деле была дана возможность говорить.
Пока подсудимый молчит, присяжные могут смотреть на него равнодушно; но чувство жалости у них всегда наготове. Это чувство – что бы ни говорили о железной логике – сильный союзник защиты, и адвокат обязан дать ему толчок. Как только они услышат несколько слов от подсудимого, присяжные уже чувствуют в нем живого человека и сочувствуют ему. Но и независимо от расчета на жалость, правдивые объяснения подсудимого в большинстве случаев служат в его пользу и во всяком случае разъясняют дело. Судебное следствие начинается с вопроса председателя подсудимому, признает ли он себя виновным. Подсудимые, отрицающие свою вину, почти всегда делают попытку дать объяснение суду по поводу предъявленного им обвинения, и почти всегда председательствующий с первых слов останавливает их, заявляя, что, не признав себя виновными, они не имеют права говорить, пока не начались другие судебные действия. Это обыкновение основано на неверном понимании 683 ст. уст. уг. суд., которая гласит: «Подсудимого, не признающегося в преступлении, председатель суда при рассмотрении каждого доказательства спрашивает, не желает ли он в оправдание свое представить какие-либо объяснения или опровержения». Это положительное требование сенат дополнил разъяснением, что в этих случаях председатель не только может не делать дальнейших вопросов, но и не должен их делать до рассмотрения каждого доказательства в отдельности (1867 г. № 606 и др.). Нельзя, казалось бы, сомневаться, что и закон, и сенатское разъяснение установлены в пользу подсудимого: они имеют в виду оградить его от принуждения к ответам; при этом и закон, и разъяснение его говорят о недопустимости
