А его заместитель, профессор Базилевский, с немцами не удрал, сам в 1943 г. явился в НКГБ и сам рассказал все, что знал об этом деле. К этому времени НКГБ в архивах смоленской управы найдена записная книжка Меньшагина, где были такие записи, адресованные начальнику русской полиции в Смоленске Умнову:
«Всех бежавших поляков военнопленных задерживать и доставлять в комендатуру… Ходят ли среди населения слухи о расстреле польских военнопленных в Козьих Горах (Умнову)».
[14] Базилевский, хорошо знавший почерк шефа, подтвердил, что это почерк Меныпагина, кроме того, тогда же НКГБ проведена графологическая экспертиза, что было нетрудно сделать, поскольку до войны Меныпагин был известнейшим адвокатом Смоленска и написанные им ходатайства хранились в судебных архивах всех судебных инстанций СССР.
Однако сегодня следователи ГВП по этому эпизоду пишут следующее:
«Фабриковались и другие фальшивые документы, подтверждающие показания лжесвидетелей. В частности, сотрудниками оперативно-следственной группы НКВД был «найден» так называемый блокнот бывшего бургомистра Смоленска Б.Г. Меньшагина, в котором имелись записи о расстреле польских военнопленных. Эксперты НКГБ СССР дали заключение, что все записи в блокноте были сделаны Меньшагиным. В сообщении комиссии Бурденко и на Нюрнбергском процессе советским обвинением делались ссылки на Меньшагина и на записи в его блокноте. Как видно из книги Меньшагина «Воспоминания», изданной в Париже, он никогда не приписывал расстрела поляков немцам и не делал никаких записей об этом в блокноте. После освобождения Меньшагина из тюрьмы (после 25 лет заключения) и его ознакомления с показаниями «опознавшего» блокнот Базилевского, в своих «Воспоминаниях» он написал, что они «совершенно не соответствуют действительности» и ничего подобного не было. Все это легко можно было бы проверить, взяв непосредственно у Меньшагина образцы почерка для исследования. Однако этого сделано не было: работавшие с вещественными доказательствами оперативники были заинтересованы отнюдь не в установлении истины. Выводы экспертизы почерка Меньшагина нельзя считать обоснованными и объективными. Объективно в них только то, что почерк в блокноте и на четырех образцах почерка, представленных на исследование, идентичен, но кому он принадлежит, неизвестно. Утверждение Базилевского, что это почерк Меньшагина, не может приниматься во внимание, поскольку он сотрудничал с НКВД. С учетом всех этих обстоятельств, а также того, что самого Меньшагина скрывали в Московской, а затем Владимирской тюрьме и не взяли у него подлинных образцов для сравнительного исследования, следует признать, что «блокнот Меньшагина» — фальшивка, сфабрикованная в НКВД»
