Запах дыма, ленивый собачий лай и отдаленные женские голоса выдали в лесу деревню. Тихо и неторопливо жила она посреди вечернего леса и тронула сейчас Митю покоем и прочной безопасностью, поскребла по душе сладким щемлением летней деревенской глуши. И все это уходило надолго, может быть - навсегда.
Митя не знал еще, что именно такие вечера вспоминаются потом вдали от родины, по ним ноет и болит грудь, - не знал, но сейчас в ожидании неизбежной и строгой разлуки угадал что-то от этого чувства, хотя его давно уже манили и влекли грохот и спешка большого мира.
Выселки, казалось, были забыты всеми на земле. Укрыться бы здесь, притихнуть, отлежаться. Чтобы тишина и никого... Но нет, поздно, наверное, уже рыщет погоня, и скоро встанут за спиной конвоиры.
За деревьями уютно открылись деревенские огни. Выселки спокойно коротали вечер, ничто здесь никому не грозило, не стерегло, - пронзительно и остро Митя завидовал сейчас всем, кто был в домах и ни о чем не тревожился. Но легче не было от деревенского покоя, а стало холодно и страшно. Спиной, кожей, всем телом он чувствовал неотвратимую опасность ближе, ближе, - и ни избавиться, ни скрыться.
Таясь, он огородами пробрался к знакомому двору, подкрался к окнам и постучал.
- Кто там? - раздался спокойный голос Дарьи. Она подошла к окну, но никого не увидела. - Кто там? - повторила она.
- Это я, - тихо сказал Митя.
- А-а, что ж хоронишься?
- Я человека убил, - ответил он.
Она посмотрела внимательно и впервые с того дождливого дня сказала:
- Войди.
Митя вошел в горницу. Дарья закрыла за ним дверь - стукнула щеколда, Мите на мгновение почудилось, что он в безопасности.
Снова он был в заветном доме, второй раз - пораньше бы или вообще ни разу.
Он сел к столу.
- Это ты меня довела, - сказал Митя.
Она молча стояла перед ним, сложив руки на горле. Два года прошло после того летнего дождя в сенокосе, перед ней сидел другой человек.
- Меня уже ищут, наверное, - сказал он, прислушиваясь.
Но в деревне было тихо.
Дарья подошла к нему, наклонилась и поцеловала.
- Если тебя будут брать, пусть у меня, - сказала она, крепко обнимая его.
Варвара уже знала, в чем дело, ей рассказали деревенские, бывшие на танцах. Выслушав, она обессиленно села на лавку, не кричала, не плакала, окаменела и сидела, как неживая.
Сима долго и неподвижно смотрела в гаснущую печь. Пламя увяло, Сима оглянулась.
- Мы-ы-тя... - произнесла она с большим трудом.
Ей никто не ответил. Твердая, отчетливая тишина стояла в доме.
