Я не свидетель | страница 4
- А что он хочет от тебя?
- Не знаю. Сейчас выясним. - Левин подошел к телефону, набрал номер, который помнил на память - десятки раз звонил, нередко и по ночам, когда требовалось.
- Иван? Здоров! Звонил?
- Есть разговор, Ефим Захарович. Надо бы встретиться, - ответил Михальченко.
- Что так таинственно? Ты ведь уже не у дел.
- Как сказать... По телефону сложно.
- Давай тогда завтра. Я с утра буду в прокуратуре. Часов в одиннадцать годится?
- Годится.
- Значит, до завтра...
2
Лето в этих краях знойное, а зима лютая. Плоская, без горбинки, до тоски пустая иссушенная степь продувается ветрами. От резких перепадов температуры на дувалах и на глинобитных стенах домов постоянные, словно морщинки, трещинки. В жару они забиты летящим из степи горячим песком, а в холода - острыми крупинками заледеневшего снега. Жилища, в какие еще не подвели газ, отапливаются по старинке кизяком и саксаулом. Его серые кусты, похожие на ревматические пальцы местных старух, дрожат на ветру за околицей, припорошенные жестким снегом. Но в любую пору года легкий дымок и теплый хлебный дух плывут со дворов, исходя из глубины прокаленных за десятилетия тандыров, где хозяйки пекут лепешки. Пекут их, разумеется, прежде всего казашки, узбечки, уйгурки и татарки - как это делали наверное еще до пророка Магомета их предки. Но обучились этому и живущие в поселке корейцы и даже греки, немцы и русские, поселившиеся здесь в разное время и по разным причинам.
Прежде п.г.т., то есть "поселок городского типа" назывался Энбекталды. Еще не так давно он величался в среднем роде - Молотовское, получив это прозвище в тридцатые годы. Нынче ему вернули его собственное имя - Энбекталды, и это как бы вновь соединило его жителей с привычным: старый верблюд с презрительно отвисшей обслюнявленной грубой терпеливо и безразлично стоит рядом с красным "жигуленком", а хозяева машины и скотины неторопливо беседуют. Где-то на Мучном базаре, как коклюшный ребенок в кашле, зашелся в крике ишак, почуяв призывный запах подруги, лениво жующей сено, пока ее владелец покупает в лавке керосин...
Медленное время. И жизнь вроде редкой дождевой воды в степном такыре - тихая, стоячая. Но это для стороннего, недогадливого и неосведомленного взгляда. А Георг Тюнен, старожил, знал, что так нигде не бывает, даже в самом что ни на есть убогом захолустьи. Безмятежность и покой обманчивы, иллюзия, ибо еще в первой книге Моисеевой "Бытие" сказано: "И совершил Бог к седьмому дню дела Свои, которые Он делал, и почил в день седьмой от всех дел Своих, которые делал". "Именно тогда, - подумал Тюнен, - когда, почивая, отвернул Он очи свои от Земли, и начались безобразия, суета, ошибки, страсти - повсюду, и пряталось все это под внешней тишиной и покоем, чтоб скрыть от очей Бога"...