— Правду, — озабоченно ответил напарник.
Но такой ответ нисколько не развеял нехорошие предчувствия Тамасгена Малаку. С самого утра в поведении Потапа наблюдалось много странного. Вместо того чтобы обучать великого мага колдовскому ремеслу, он водил его по заводам и заставлял таскать тяжелые железяки. Все это было очень подозрительно и не имело ничего общего с обещанной студенту материальной поддержкой. На правах компаньона эфиоп решил потребовать объяснений.
— Потап, — проговорил он в нос, — зачем ми здесь?
— Чтоб заработать для тебя денег, — глазом не моргнув, сказал Мамай.
Негр недоверчиво посмотрел на благодетеля.
— Будем давать концерты, — продолжал тот. Я надеюсь, ты участвовал в художественной самодеятельности?
Пророк испуганно покачал головой.
— И что, даже в Дом пионеров не ходил?
Раздался виноватый вздох.
— Ну хоть фокусы ты делать умеешь? — наседал Мамай. — Нет? Совсем скверно. М-да. Слушай, чем вы там в своей Африке занимаетесь? Куда смотрит общественность и гороно? Дети растут культурно недоразвитыми, и вот что из них получается, — рука Потапа небрежно указала на непутевого туземца. Да я в твои годы, когда был маленьким, выступал в кукольных спектаклях, собирал марки, посещал фотостудию и получил музыкальное образование — три с половиной года прозанимался по классу баяна. А что ты умеешь делать?
Некультурный эфиоп молчал. Хвастатся ему было нечем. Все, что он умел делать по художественной части, — это шевелить правым ухом и, надув щеки, выстукивать на них всякие ритмы. На большой успех с такой программой нечего было и расчитывать.
— Я уеду, — неожиданно заявил Тамасген, — нужно за прокат телевизора заплатить. Лекции переписать. Я уеду.
— Я тебе уеду. Дадим сеанс — тогда катись.
— Зачем тебе эти бюсты? Это твой бизнес?
— Можно и так сказать, — уклончиво ответил Мамай. — Хотя на текущий момент лучший бизнес — это дозволять делать бизнес. Впрочем, запрещать его — тоже выгодное дело. Но у меня нет на это полномочий. Я их еще не взял. Поэтому и приходится заниматься мелочами. Понимаешь?
— Нэт, — твердо проговорил эфиоп, — здесь видно политику. Я не хочу политику. Я уеду.
В рядах целительского движения наметилась брешь. Потап понял, что если сеичас эту брешь не залепить, то в ней может сгинуть весь райцентр Козяки со своими памятниками, бюстами и монументами. И если сам райцентр не представлял особого интереса, то его скульптурами Потап очень дорожил.
Он закурил и, скосив на эфиопа высокомерный взгляд, задумался над принципиальным вопросом: сказать или не сказать?
