Пролитая вода | страница 67
И Тенишев с сожалением подумал о том, что предстоит ему сегодня вечером слушать мнения других людей о его написанных словах. Что он услышит?
Странно, но Тенишев про себя никогда не мог назвать свои рассказы иначе, как «написанные слова». Или совсем никак не называл – какое-то внутреннее понятие «это» определяло исписанные им бумаги. И только в разговорах с другими людьми, приостанавливаясь перед этим словом, словно собираясь откашляться, выговаривал «рассказы».
Тенишев принял сразу, как принимает нормальный человек правила поведения, все кажущиеся условности, переполнявшие странное заведение, в котором он сейчас учился. Оно называлось Высшие литературные курсы, и посещавшие его люди назывались слушателями. Слушатель Высших литературных курсов – это определение вызывало у Тенишева улыбку. Все его коллеги так же, как и Тенишев, имели какие-то профессии. И сейчас судьба свела этих взрослых людей вместе, подарив им возможность развеять сомнения в своем странном занятии – как он это называл про себя, «написании слов».
Он писал с самой ранней юности, но признание в этом даже перед самим собой было постепенным и осторожным. Писали его однокурсники в университете. Но студент, пишущий стихи или рассказы, – явление понятное. Тенишев замечал, что это дополнительное занятие словно прощалось, понималось и самими пишущими, и окружающими как довесок, как сопровождение молодости. Исключение составлял Даня, которого Тенишев считал поэтом, безо всяких оговорок. Поэтом, который временно учится в университете. На себя самого у Тенишева смелости определения не хватало.
О Высших литературных курсах он впервые и услышал от Дани. Когда Тенишев спросил, не хочет ли Даня поехать учиться в Москву, тот просто ответил: «Зачем?» – и как-то стало не нужно повторять и уточнять свой вопрос.
Уже в деревне, когда Тенишев работал учителем, он однажды собрал рукопись и послал на конкурс, скорее всего, просто от уныния одиночества. Потом пришел вызов, и Тенишев сразу не отнесся к этому серьезно, но потом обстоятельства складывались все более запутанно и странно: отъезд Дани, ставшее невыносимым общение с учителями, с директором школы, переполненность деревенским уединением, – и Тенишев уехал в Москву. Он намного опоздал и не прилагал особенных усилий, чтобы быть зачисленным. Просто объяснил, что жил в дальней деревне, были сложности на работе, и приехал он так, на всякий случай, и конечно, придется возвращаться опять в свою глубинку. Наверное, он чем-то понравился, и разыграли вариант приема, взятый из какого-то старого фильма: если уж кому и надо учиться, то этому человеку, бросившему работу, приехавшему из такого захолустья в Москву… И Тенишев был принят, и даже пошутил по этому поводу: «Зачислен в виде исключения».